Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 полностью

Это было как раз в тот день, когда декрет о назначении инспектора венецианских армий должен был быть представлен в Сенат. Я ухожу по своим обычным делам, прихожу в полночь и, видя, что г-н де Брагадин еще не вернулся, иду спать. Назавтра я иду пожелать ему доброго утра и говорю, что собираюсь пойти поздравить нового инспектора, на что он советует избавить себя от этой заботы, потому что Сенат отверг предложение.

— Как это? Три дня назад он был уверен в обратном.

— Он не ошибался, потому что декрет должен был быть одобрен, если бы я не решился высказаться против. Я заявил Сенату, что правильная политика не позволяет нам доверить этот пост иностранцу.

— Я удивлен, потому что Ваше Превосходительство так не думало позавчера.

— Я его еще не знал хорошо. Я понял вчера, что этот человек недостаточно умен для того поста, на который он претендует. Может ли он иметь правильное суждение и при этом отказывать тебе в сотне цехинов. Этот отказ стоил ему потери дохода в три тысячи экю, которые он имел бы теперь.

Я вышел и встретил Завойского с л'Абади, который был зол.

— Если бы вы меня предупредили, — сказал он, — что сто цехинов могли бы заставить замолчать г-на де Брагадин, я бы нашел для вас эти деньги.

— Имея голову инспектора, вы бы должны были догадаться.

Этот человек оказался мне полезен, рассказав всем об этом факте. Те, кто нуждался в будущем в голосе этого сенатора, узнали дорогу к тому, чтобы его получить. Я оплатил все свои долги.

Мой брат Жан приехал в это время в Венецию с экс-евреем Гуарьенти, большим знатоком живописи, который путешествовал за счет короля Польши, выборщика короля Саксонского. Это он организовал королю приобретение галереи герцога Моденского[38] за 100 тыс. цехинов. Они направлялись вместе в Рим, где мой брат остался в школе знаменитого Менгса. Я буду говорить о нем через четырнадцать лет после настоящего момента. Я должен перейти теперь, следуя течению истории, к зарождению события, от которого зависело счастье одной из любимейших женщин Италии, которая стала бы несчастной, если бы я был умен.

1746

В начале октября, при открытии театров, я выходил в маске из Римской почты, идя своей дорогой, когда увидел фигуру девушки, с головой, закрытой капюшоном накидки, сходящей с курьерской барки, как раз прибывшей из Феррары. Видя, что она одна, и видя ее неуверенную походку, я почувствовал, как некая потусторонняя сила заставляет меня приблизиться и предложить ей свои услуги, если они ей понадобятся. Она отвечала мне робким голосом, что ей нужна информация. Я сказал, что набережная, на которой мы находимся, не подходящее место, чтобы на ней останавливаться. Я пригласил ее в мальвазийную , где она сможет свободно мне все рассказать. Она колеблется, я уговариваю, и она соглашается. Магазин находится в двадцати шагах оттуда; мы заходим, и вот мы сидим одни, напротив друг друга. Я снимаю маску, и вежливость заставляет ее откинуть свой капюшон. Под широким чепцом, покрывающим ее голову, мне видны только ее глаза, нос, рот и подбородок, но мне не нужно большего, чтобы ясно различить юность, красоту, грусть, благородство и чистосердечие. Это могущественное рекомендательное письмо заинтересовывает меня в сильнейшей степени. Смахнув несколько слезинок, она рассказывает мне, что она знатного происхождения и что она убежала из отцовского дома, чтобы нагнать некоего венецианца, который, обольстив и обманув, сделал ее несчастной.

— Вы надеетесь теперь воззвать к его долгу. Я полагаю, он предложил вам свою руку.

— Он дал мне слово в письме. Милость, которой я у вас прошу, — отвести меня к нему, оставить там и быть вежливым.

— Положитесь, мадам, на чувства человека чести. Меня глубоко задело все, что вас касается. Кто этот человек?

— Что-ж! Я предаюсь своей судьбе.

Говоря это, она достает спрятанное на груди письмо и дает его мне прочитать. Я вижу почерк Дзанетто Стефиани, руку которого я знаю, с очень свежей датой. Он обещает мадемуазель графине А.С. жениться на ней на этой неделе. Я возвращаю ей письмо, говорю, что я знаю его очень хорошо, что он состоит при канцелярии, большой повеса, который станет богат по смерти своей матери, но в настоящий момент очень дискредитирован и обременен долгами.

— Отведите меня к нему.

— Я сделаю все, что вы мне велите, но послушайте меня и доверьтесь мне. Я советую вам не ходить к нему. Если он вами пренебрежет, вы не можете рассчитывать на ласковый прием, даже если вы с ним встретитесь, а если его нет, вы не можете ожидать вежливого приема от его матери, если вы с ней познакомитесь. Доверьтесь мне и верьте, что это Бог послал меня вам в помощь. Я вам обещаю, что не позже чем завтра вы узнаете, находится ли Стефиани в Венеции, что он собирается делать с вами и что можно обязать его сделать. До этого вы не должны ни давать ему знать, что вы в Венеции, ни о месте, где вы находитесь.

— Куда я пойду этой ночью?

— В место, заслуживающее доверия.

— К вам, если вы женаты.

— Я холост.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное