История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Первыми прибежали десять – двенадцать молодых мужчин, держащих ружья наготове. Я останавливаю их, бросая горстями медные монеты, которые они начинают в удивлении собирать, и продолжаю это делать последующим взводам, пока не прибежали все. Эта деревенщина остолбенела, не понимая, что делать с молодым человеком мирного вида, разбрасывающим таким образом свое добро. Я смог начать говорить, только когда прекратился колокольный звон, но поп, пастух и церковный сторож меня перебивали, тем более, что я говорил по-итальянски. Они говорили все трое разом, указывая на негодяя. Я сидел на своем мешке, сохраняя спокойствие.

Один из крестьян, разумного вида и более взрослый, приблизился ко мне и спросил по-итальянски, почему я убил барана.

– Чтобы его съесть, предварительно заплатив.

– Но Его Святость может захотеть за него цехин.

– Вот цехин.

Поп берет цехин, уходит, и вся распря окончена. Крестьянин, который со мной говорил, сказал, что служил в войну 16 года и оборонял Корфу. Я сделал ему комплимент и попросил найти мне удобное жилье и хорошего слугу, который сможет готовить еду. Он сказал, что предоставит мне целый дом, и сам будет готовить еду, но надо подняться в гору. Я согласился, и мы поднялись, сопровождаемые двумя рослыми мальчиками, один из которых нес мой мешок, а второй – моего барана. Я сказал этому человеку, что хотел бы взять на службу двадцать четыре парня, таких же, как эти двое, подчиняющихся воинской дисциплине, которым я буду платить двадцать монет в день, а ему – сорок, в качестве моего лейтенанта. Он ответил, что я не прогадаю, и он покажет мне военную гвардию, которой я буду весьма доволен.

Мы приходим в дом, очень удобный, в котором на первом этаже мои три комнаты, кухня и длинная конюшня, которую я преобразую в кордегардию. Он покидает меня, чтобы найти все, что мне необходимо, и прежде всего женщину, чтобы пошила мне рубашки. В течение дня я получаю все это: кровать, мебель, хороший обед, кухонную утварь, две дюжины парней – все со своими ружьями – и пожилую портниху с молодыми помощницами, чтобы готовить и шить рубашки. После ужина я остался в самом превосходном настроении среди этого общества, состоящего из тридцати человек, которые считали меня своим сувереном и не могли понять, что я собираюсь делать на этом острове. Единственное, что мне не нравилось, это что девушки не говорили по-итальянски: я слишком плохо знал греческий, чтобы надеяться образовать их своим словом. Я увидел свою гвардию построенной на следующее утро. Боже, как я смеялся! Мои замечательные солдаты были все « Пали-кари» [22] , но компания солдат без униформы и без дисциплины внушала смех. Они смотрелись хуже, чем стадо баранов. Они должны были, однако, научиться владеть оружием и подчиняться приказам своих офицеров. Я установил три караула – один в кордегардии, другой в моей комнате и третий под горой, где он наблюдал за пляжем. Он должен был предупредить нас, если замечал появление какого-нибудь вооруженного судна. Первые два – три дня я собирался развлекаться, но я больше не считал происходящее баловством, поскольку предвидел, что наступит день, когда я должен буду прибегнуть к силе, чтобы защититься от силы. Я думал привести всех к присяге, но еще не определился. Мой лейтенант заверил, что все зависит от меня. Моя щедрость обеспечила мне любовь всего острова. Моя кухарка, которая нашла мне портних для шитья рубашек, надеялась, что я полюблю какую-нибудь из них, но не всех; я превзошел ее надежды, она обеспечивала мне благосклонность всех тех, кто мне нравился, и обеспечила мою благодарность. Я вел поистине счастливую жизнь, поскольку мой стол был также отменным. Я ел только сочного барашка и бекасов, подобных которым я едал только двадцать два года спустя в Петербурге. Я пил только вино из Скополо и лучшие мускаты с островов Архипелага. Лейтенант был моим единственным сотрапезником. Я ходил на прогулку только в сопровождении его и двух моих «Паликари», которые должны были меня защитить от некоторых молодых людей, которые были мной недовольны, поскольку им казалось, что мои портнихи – их возлюбленные – их покинули из-за меня. Я думал о том, что без денег я был бы здесь несчастлив, но неизвестно, осмелился бы я без денег покинуть Корфу.

По окончании недели, сидя за столом, за три часа до полуночи, я услышал окрик «Кто идет» от моего караула в кордегардии. Мой лейтенант выходит и заходит минуту спустя, говоря, что приличный человек, говорящий по-итальянски, пришел сказать мне что-то важное. Я приглашаю его войти, и в сопровождении лейтенанта тот входит и поражает меня, говоря с грустным видом: «Послезавтра, в воскресенье, пресвятейший отец Делдимопуло вас огласит отлучением в форме Катаромонахии [23] . Если вы ему не помешаете, гнилостная лихорадка перенесет вас в мир иной за шесть недель».

– Я никогда не слышал о таком снадобье.

– Это не снадобье. Это проклятие, насылаемое святой церковью через руку, которая обладает такой силой.

– Почему этот священник хочет меня убить таким образом?