Запершись с тремя поклонниками моего оракула, с пером в руке, я сделал ему запрос о деле, которое меня занимало. Он ответил, что мне следует обратиться к Серенусу. Это было каббалистическое имя г-на де Брагадин. Он согласился сделать то, что Паралис велел ему делать. Мне надо было его проинформировать.
Я сказал, что речь идет о том, чтобы получить у Рима разрешение Святого Престола для одной очень порядочной девицы, чтобы она могла публично сочетаться браком в церкви своего прихода в текущий пост. Она крестьянка. Я дал ему церковную выписку и сказал, что не знаю еще жениха, но с этим не будет никаких препятствий. Он мне ответил, что сам напишет на следующий день послу и добьется, чтобы Знаток этой недели отправил письмо экспрессом.
– Позволь мне, – сказал он, – придать этому делу статус государственного, Паралис повинуется. Я полагаю, что жених – один из нас четверых, и следует ожидать повиновения.
Усилия, которые я затратил, чтобы не рассмеяться, были велики. Я оказался способен превратить Кристину в знатную венецианскую даму, Но на самом деле я об этом не думал. Я спросил у Паралис, кто будет женихом этой девицы, и он ответил, что г-н Дандоло должен озаботиться найти такого – молодого, красивого, умного и гражданина, способного служить Республике по министерству, по внешним либо по внутренним делам, но не договариваться, не посоветовавшись прежде со мной. Он приободрился, когда услышал, что я сказал ему, что девица принесет в приданное четыре тысячи реальных дукатов, и что у него есть пятнадцать дней на поиски. Г-н де Брагадин, обрадованный тем, что его не коснулось это дело, зашелся смехом.
После этих двух демаршей мое сердце успокоилось. Я в душе уверился, что найдется жених, такой, как я хочу. Я думал лишь о том, чтобы удачно закончился карнавал и чтобы так отрегулировать свое поведение, чтобы не оказаться с пустым кошельком в момент, когда деньги насущно необходимы.
Благосклонная Фортуна устроила так, что я подошел к началу поста владельцем почти тысячи цехинов, оплатив все свои долги, и льгота из Рима пришла через десять дней после того, как г-н де Брагадин запросил ее у посла. Я отдал ему сто римских экю, которые он заплатил папской канцелярии. Льгота давала право Кристине венчаться в любой церкви, но нужно было скрепить ее печатью епархиальной епископской канцелярии, которая распоряжалась также и опубликованиями. Для моего счастья недоставало только жениха. Г-н Дандоло предложил мне трех или четырех, которых я по здравому размышлению отверг, но, наконец, он нашел подходящего.
Поскольку нужно было забрать перстень из Мон-де-Пиете и не хотелось появляться там самому, я написал кюре о встрече в Тревизо в назначенный час. Я не удивился, увидев, что он приехал с Кристиной. Будучи уверена, что я приехал в Тревизо, только чтобы согласовать все касательно нашей свадьбы, она не беспокоилась, она сжала меня в своих объятиях, и я сделал то же. До свидания, героизм. Если бы ее дядя там не присутствовал, я придал бы ему еще больше уверенности, что у нее никогда не будет другого мужа, кроме меня. Я видел, что он засиял от радости, когда я вручил льготу, дающую ей право венчаться, с кем она хочет, во время поста. Она не могла себе представить, что я работаю на другого, и, не будучи ни в чем уверенным, я не был уверен, что должен ее переубеждать в настоящий момент. Я обещал ей приехать в Пр. в течение восьми-десяти дней, и мы все устроим. После хорошего и веселого ужина я даю кюре квитанцию и деньги, чтобы он забрал перстень, и мы отправляемся спать. К счастью, в нашей комнате только одна кровать. Я должен перейти в другую комнату. На завтра я вхожу в их комнату, когда Кристина еще в постели. Дядя пошел служить мессу, а затем отправиться забрать из Мон-де-Пиете мой камень. Случилось так, что я сделал открытие в себе самом. Кристина была очаровательна, и я любил ее. Но она предстала передо мной как объект, который не может мне больше принадлежать, сердце которого должно быть отдано другому, и мне показалось, что нужно перестать давать ей те знаки нежности, на которые она имела право рассчитывать. Я провел с ней час, держа ее в объятиях и насыщая свои глаза и губы всеми ее прелестями, но не гася огонь, который она во мне зажигала. Я видел ее влюбленной и удивленной, и восхищался ее целомудрием, которое не позволяло ей делать мне авансы. Она оделась, не показывая себя ни недовольной, ни оскорбленной. Она была бы и той и другой, если бы могла представить себе причину моей скованности.
Пришел ее дядя, отдал мне бриллиант, и мы пообедали. После обеда он продемонстрировал мне небольшое чудо. Кристина научилась писать и, чтобы мне это продемонстрировать, написала что-то под мою диктовку и в моем присутствии. Я уехал до них, дав им слово, что увижусь с ними через несколько дней.