История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

– Обойдутся одним и вас сочтут начальником мятежников. Все эти люди, преданные вам, не смогут вас защитить от одного, которому заплатят, чтобы он прострелил вам голову. Я вас предупреждаю. Среди всех окружающих вас греков нет ни одного, который бы не согласился убить вас, чтобы заработать двадцать цехинов. Поверьте мне. Возвращайтесь со мной. Вас ждет на Корфу что-то вроде триумфа. Вам будут аплодировать, вас будут приветствовать, вы расскажете сами о безумной затее, которую вы здесь сотворили, и над ней все посмеются, радуясь в то же время, что вы вернулись к разуму до того, как мне пришлось вас к этому принудить. Все вас будут уважать. Г-н Д. Р. высоко ценит ваше поведение после той смелости, которую вы проявили, не пустив в ход свою шпагу против этого сумасшедшего и тем самым проявили уважение к его дому. Сам генерал должен вас уважать, помня то, что вы ему говорили.

– Что сталось с этим несчастным?

– Уже четыре дня, как пришел фрегат майора Сордина с депешами, из которых генерал, по-видимому, получил все необходимые разъяснения. Безумец исчез. Никто не знает, что случилось, и никто не смеет больше говорить об этом у генерала, потому что его оплошность слишком очевидна.

– Но после моих ударов тростью, принимали ли его в ассамблеях?

– Ну что вы! Разве вы не помните, что при нем была шпага? Никто не захотел больше его видеть. У него была сломана рука и разбита челюсть, и через восемь дней, несмотря на его плачевное состояние, Его Превосходительство заставил его исчезнуть. Единственное, что на Корфу сочли замечательным в этом деле, было ваше бегство. Три дня после этого думали, что г-н Д. Р. спрятал вас у себя, и его в открытую обвиняли в этом, пока он не заявил громко за столом у генерала, что он не знает, где вы можете быть. Его Превосходительство сам был очень обеспокоен вашим бегством, вплоть до вчерашнего дня, когда в полдень узнали обо всем. Протопапа Булгари получил письмо от здешнего священника, в котором тот жалуется, что офицер – итальянец десять дней, как захватил этот остров и творит здесь насилие. Он обвиняет вас в развращении всех девушек и в том, что вы пригрозили его убить, если он провозгласит вам «Катарамонаккию». Это письмо, прочитанное в ассамблее, насмешило генерала, но он, тем не менее, приказал мне взять вас этим утром, направив со мной двенадцать гренадеров.

– М-м Сагредо – причина всего этого.

– Это правда; и она этим очень огорчена. Вы хорошо сделаете, придя завтра со мной к ней с визитом.

– Завтра? Вы уверены, что я не буду арестован?

– Да, уверен; потому что я знаю, что Его Превосходительство человек чести.

– Я тоже. Обнимемся. Мы поедем вместе после полуночи.

– Почему так?

– Потому что я не хочу рисковать провести ночь в тюрьме. Я хочу прибыть на Корфу в разгар дня, так что ваш триумф тоже будет блестящим.

– Но что мы будем делать здесь еще восемь часов?

– Мы пойдем, посмотрим девушек, каких не найдешь на Корфу, потом мы отлично поужинаем.

После чего я приказал своему лейтенанту отнести еды солдатам на фелуке, дать нам наилучший возможный ужин и не скупиться, потому что я хочу уехать в полночь. Я подарил ему все мои припасы, отправив на фелуку все, что хотел сохранить. Мои двадцать четыре солдата, которым я сделал подарок, заплатив за неделю, захотели проводить меня на фелуке, во главе с моим лейтенантом, что заставило Миното хохотать всю ночь. Мы прибыли на Корфу в восемь часов утра, прямо на «Бастарду», где меня арестовали, заверив в том, что сразу отправят к г-ну Д. Р. все мое снаряжение и доложат генералу Фоскари, который, командуя этой галерой, не сделает мне ничего плохого. Если у него есть хоть немного чести за душой, он не будет торопиться заковать меня в цепи. Он сможет, поговорив со мной, принять решение, и я не подвергнусь такому унижению. Но тот, не сказав мне ни слова, направил меня туда, где комендант порта велел мне сесть и вытянуть ногу, чтобы заковать в железо, что в этой стране не бесчестит никого, и, к несчастью, даже галерников, к которым относятся лучше, чем к солдатам.

Цепь на моей правой ноге была уже заклепана и мне расстегнули туфлю, чтобы заковать другую, левую ногу, когда пришел адъютант Его Превосходительства с приказом г-ну Фоскари вернуть мне мою шпагу и отпустить на свободу. Я спросил позволения принести благодарность высокому начальству, но адъютант сказал, что меня от этого освобождают.

Я прежде всего направился глубоко поклониться генералу, не говоря ни слова. Он сказал мне с важным видом, чтобы я был в будущем более благоразумным, и что мой первейший долг на той стезе, что я выбрал, заключается в повиновении, скромности и сдержанности. Выслушав эти слова, я постарался держаться соответственно.