История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

— Увы! Мой дорогой друг, прошу тебя ничего не предугадывать. Мы можем единственно быть выше любых событий. Я не отвечу на это письмо. Ты должен написать ему, чтобы он явился сюда днем, в три часа, в своем экипаже, так, чтобы о нем доложили. Ты будешь со мной, когда я его приму, но четверть часа спустя уйдешь в свою комнату под каким-нибудь предлогом. Г-н д'Антуэн знает всю мою историю и мои ошибки, но также и мои резоны, что обязует его, как человека чести, гарантировать меня от любого оскорбления, и он ничего не сделает без моего согласия, и если он думает отступить от правил, которые я ему продиктую, я не поеду во Францию: мы отправимся вместе, куда ты захочешь, на весь остаток наших дней. Да, мой дорогой друг. Но подумай о том, что фатальные обстоятельства могут заставить нас счесть за лучшее наше разделение, и что в таком случае мы должны принять это решение таким образом, чтобы осталась надежда, что мы не сделаемся несчастны. Доверься мне. Будь уверен, что я постараюсь повести дело таким образом, чтобы оно окончилось наиболее благоприятным из возможных образом, если уж я вынуждена думать о жизни без тебя. Ты должен также позаботиться о такой возможности в будущем, и я уверена, что ты справишься; но в ожидании этого отринем от нас, по возможности, грусть. Если мы отложим наш отъезд хотя бы на три дня, это будет ошибкой, потому что г-н д'Антуэн, возможно, решит проявить усердие по отношению к моей семье, известив ее о моем местопребывании и произведя розыск, в результате чего я могу столкнуться с насилием, которого твои чувства не смогут перенести; но впрочем, Бог знает, что будет.

Я сделал все, что она хотела, но с этого момента наша любовь подернулась грустью, а грусть — это такая болезнь, которая ведет ее к смерти. Мы часто проводили целый час друг с другом, не произнося ни единого слова.

На другой день, по прибытии г-на д'Антуэн, я в точности последовал ее инструкциям. Я провел в одиночестве, пытаясь писать, шесть утомительных часов Моя дверь была открыта, зеркало, через которое я их видел, позволяло также им видеть меня. В течение этих шести часов они писали, прерывая часто процесс письма обсуждениями, должно быть важными. Я не ждал ничего хорошего.

После отъезда г-на д'Антуэн Генриетта подошла к моему столу и улыбнулась, видя, как я смотрю на ее глаза, ставшие огромными.

— Хочешь, чтобы мы отправились завтра?

— Я этого очень хочу. Куда мы едем?

— Куда захочешь; но мы вернемся сюда через две недели.

— Сюда?

— Увы! Да. Я дала слово быть здесь к моменту, когда придет ответ на письмо, которое я написала. Могу тебя заверить, что мы можем не опасаться никакого насилия. Но, дорогой друг, я не могу больше страдать в этом городе.

— О! Я его ненавижу. Хочешь, мы поедем в Милан?

— Прекрасно, в Милан.

— И поскольку мы должны сюда вернуться, Коданья и его сестра могут ехать с нами.

— Очень хорошо.

— Позволь, я займусь этим. У них будет коляска, в которой повезут твою виолончель; но мне кажется, что ты должна дать знать г-ну д'Антуэн, куда ты едешь.

— Мне кажется, наоборот, я не должна давать ему никакого отчета. Тем хуже для него, если он может сомневаться в моем возвращении. Вполне достаточно того, что я обещала ему быть здесь.

На другой день утром я купил чемодан, в который она сложила все, что могло ей понадобиться, и мы отправились, в сопровождении наших слуг, сказав г-ну Андремон запереть наши апартаменты.

В Милане мы провели четырнадцать дней, занимаясь только друг другом, никуда не выходя, никого не видя, за исключением двух портных, мужского, пошившего мне костюм, и женского, пошившего ей два зимних платья. Я подарил ей также казакин из рыси, который показался ей чересчур дорог. Тонкость, также очень нравившаяся мне в Генриетте, была та, что она никогда не задавала мне никаких вопросов о состоянии моего кошелька. Я же, со своей стороны, никогда не давал ей основания полагать, что он истощился. К нашему возвращению в Парму у меня еще оставалось три-четыре сотни цехинов.

На другой день после нашего возвращения пришел г-н д'Антуэн, без намерения с нами пообедать, и после кофе я вышел, как и в первый раз. Их разговор продолжался столько же времени, как и первый, и после отъезда шевалье она пришла мне сказать, что дело сделано, и что наша судьба велит нам расстаться.

— Как? — сказал я ей, сжимая ее в объятиях и мешая ее слезы со своими.

— После того, как мы приедем в Женеву, куда ты меня проводишь. Завтра ты должен будешь найти мне женщину приличного вида, с которой я вернусь во Францию, в город, в который должна отправиться.

— Но мы поживем еще вместе несколько дней? Я никого не знаю, кроме дю Буа, который смог бы найти тебе женщину приличного вида, и, к сожалению, любопытный человек смог бы узнать у этой женщины то, что, возможно, ты бы хотела скрыть.

— Он ничего не узнает, Потому что во Франции я найду другую.