История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

Нам необходимо было слегка перекусить. Она стала более веселой, а я — более влюбленным, и, соответственно, более достойным жалости в отношении правил, которые я принял. Торопясь надеть свои новые чулки, она попросила меня ей помочь в этом самом замечательном действии, бесхитростно и без всякого кокетства. Невинное дитя, она, несмотря на свои четырнадцать лет, никогда не любила и никогда не общалась близко с другими девушками, не зная ни силы желаний, ни всего того, что может их возбудить, и опасностей свидания наедине. Когда инстинкт сделал ее влюбленной в мужчину, она сочла его достойным своего полного доверия, и она думала, что может внушить ему любовь, только убедив его, что у нее нет от него никаких тайн. К. К. подобрала подол и нашла, что ее чулки слишком коротки для того, чтобы достать до колен, она говорит, что использует подвязки с более длинными чулками; в этот момент я достаю дюжину шелковых чулок, что я купил. В порыве благодарности она бросается на меня, осыпая поцелуями, как если бы я был ее отец и сделал ей этот подарок. Я возвращаю их ей, охваченный неодолимой силой моих желаний. Я говорю ей, что единый из этих поцелуев стоит целого царства. К. К. обнажает ноги и надевает пару моих чулок, которые доходят ей до половины бедер; понимая, что я влюблен в нее, она считает, что этот вид не только доставляет мне удовольствие, но что я сочту ее глупышкой, если она спросит о цене. Чем более я убеждаюсь в ее невинности, тем менее могу решиться овладеть ею.

Мы снова отправляемся гулять и гуляем до вечера, после чего идем в Оперу, сохраняя на лице маски, потому что театр маленький и нас могут узнать. К. К. уверена, что ей нельзя будет больше выйти, если ее отец узнает, что она развлекалась таким образом.

Мы были удивлены, не видя П. К… У нас слева был маркиз де Монталлегре, посол Испании, с м-ль Бола, своей любовницей, а справа — две маски, мужчина и женщина, которые, как и мы, не снимали своих масок. Они все время поглядывали на нас, но К. К., которая сидела к ним спиной, не могла их узнать. Во время балета она положила на ограждение ложи либретто оперы, и я увидел, что мужчина протянул руку и взял его. Решив, что это может быть только кто-то, кто знает одного из нас, я указал на него К. К., которая узнала своего брата. Дама могла быть только К. Зная номер ложи, он купил такую же рядом, и я предвидел, что он пригласит свою сестру ужинать с этой дамой. Я был раздосадован, но не мог избежать этого, не прерывая отношений; Я был влюблен.

После второго балета он пришел в нашу ложу со своей красоткой, и, после дежурных комплиментов, знакомство состоялось; мы должны были пойти ужинать в его клуб. После того, как мы освободились от маскарадного одеяния, дамы обнялись, и К. осыпала комплиментами внешность моего ангела. За столом она держалась очень любезно и та, не имея опыта светского общения, демонстрировала бесконечное уважение. Я видел однако, что К., несмотря на свое искусство, очень ревнует к юным прелестям, которые я предпочел ее собственным. П. К., глупо веселясь, не сдерживался в своих плоских остротах, которым смеялась лишь его дама; пребывая в дурном настроении, я оставался серьезен, и К. К., ничего не понимая, ничего и не говорила. Наша вечеринка протекала очень тоскливо.

На десерт, будучи пьяным, он обнял свою даму, предлагая мне заняться тем же с моей, на что я спокойно ответил, что бесконечно любя мадемуазель, я буду поступать так, только заручившись правами на ее сердце. К. К. поблагодарила меня, а ее брат сказал, что нам не верит; его дама предложила ему замолчать. Я достал из кармана перчатки и дал ему шесть пар, подарив К. К. остальные шесть. Они ей подошли, и я поцеловал ее красивую руку, как будто это была первая милость мне с ее стороны. Ее брат ухмыльнулся и поднялся из-за стола.

Он бросился на софу, увлекая за собой К., которая тоже изрядно выпила и, выставив напоказ свою шею, лишь делала вид, что сопротивляется; но, видя, что его сестра повернулась к ним спиной и отошла к зеркалу, и что его распутство мне не нравится, он задрал ей юбки, предоставив мне возможность полюбоваться тем, что я уже видел при их падении в Бренту, и ощупал ее. Она надавала ему пощечин, как бы в наказание, но смеялась при этом. Она хотела, чтобы я подумал, что этот смех лишает ее сил сопротивляться; своими усилиями она, наоборот, показала все остальное. Фатальная скрытность заставила меня воздать хвалы прелестям развратницы.

Но вот, наконец, повеса, успокоившись, попросил прощения, оправил и изменил ее положение, затем, пошевелившись, поменял свое животное состояние и приспособил даму, заставив ее принять положение «верхом», не давая ей выскользнуть из рук, что дало ему возможность действовать, и стал действовать. Я стал говорить с К. К., встав между нею и парочкой, чтобы заслонить от ее глаз этот ужас, который она, тем не менее, должна была видеть в зеркале. Красная, как от огня, она говорила со мной о своих красивых перчатках, которые она сложила на консоли.