История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

Я использовал три первых месяца моего пребывания в Дрездене, знакомясь с местными продажными красотками. Я нашел их превосходящими итальянок и француженок в том, что касается материала, но значительно ниже по грации, уму и по искусству нравиться, которое состоит преимущественно в том, чтобы казаться влюбленной в того, кто находит их забавными и оплачивает их. Из-за этого они слывут холодными. Меня остановило в этих брутальных исследованиях нездоровье, которое передала мне одна прекрасная венгерка из дома Крепс. Это было в седьмой раз, и я был, как всегда, принужден соблюдать режим в течение шести недель. Я всю жизнь только тем и занимался, что старался заболеть, когда наслаждался здоровьем, и старался выздороветь, когда терял это здоровье. Я прекрасно и в равной степени преуспевал как в том, так и в другом, и сегодня я пользуюсь в этом отношении превосходным здоровьем, которое хотел бы иметь возможность еще тратить, но возраст мне этого не позволяет. Недуг, который мы называем французским, не убавляет жизнь, когда знаешь, как его лечить; он оставляет только шрамы, но их легко пережить, когда думаешь о том, что они связаны с удовольствием. Таковы военные, которые с удовольствием разглядывают следы своих ранений – знаки их доблести и источники их славы.

Король Август, выборный король Саксонский, любил своего премьер-министра графа Брюля, потому что тратил, соответственно, больше, чем тот, и потому что не сталкивался, благодаря ему, ни с чем невозможным. Корольобъявил себя врагом всякой экономии, смеясь над теми, кто его обкрадывал, и тратясь только на забавы. Не имея достаточно ума, чтобы смеяться над политическими глупостями монархов и разного рода людскими странностями, он держал при себе четырех шутов, которых по-немецки называют Фу , задачей которых было смешить всякими настоящими дурачествами, свинством, наглостью. Эти господа Фу частенько получали от своего господина значительные преференции для тех, в чьих интересах они выступали. Поэтому очень часто эти Фу прославлялись и поощрялись порядочными людьми, которые нуждались в их протекции. Кого только нужда ни заставит делать низости? Агамемнон у Гомера говорит Менелаю, что они вынуждены так поступить.

Ошибаются те, кто сегодня говорит, что граф де Брюль послужил причиной того, что сейчас называют потерей Саксонии. Этот человек был только верным министром своего господина, и все его дети, которые не унаследовали ничего из всех его предполагаемых огромных богатств, оправдывают в достаточной мере память своего отца.

Я увидел, наконец, в Дрездене самый блестящий двор Европы, и искусства, которые его украшали. Я не видел там галантности, поскольку король Август не был галантным, и саксонцы по натуре не таковы, а суверен не подавал им такого примера.

По моем прибытии в Прагу, где я не собирался останавливаться, я только отнес письмо Амореволи антрепренеру оперы Локателли и повидал ла Морелли. Это было старое знакомство, которое продлилось все три дня, что я был в этом обширном городе. Но в момент моего отъезда я встретил на улице моего старого друга Фабриса, который был полковником и обязал меня пойти с ним обедать. Я обнял его и объяснил, что должен ехать.

– Вы поедете этим вечером с одним из моих друзей и воспользуетесь дилижансом.

Я сделал, как он хотел, и был очень этому рад. Ожидалась война, и она разразилась два года спустя, когда он снискал себе большую славу.

Что касается Локателли, это был оригинальный характер, который едва ли можно было понять. Он обедал каждый день за столом, накрытым на тридцать кувертов; сотрапезники были его актеры, актрисы, танцовщики и танцовщицы и их друзья. Он сам председательствовал за добрым столом, который готовили по его заказу, потому что добрая еда была его страстью. Я имел случай говорить с ним, когда путешествовал в Петербург, где я встретил его и где он умер недавно в возрасте девяноста лет.

Глава XII

Мое пребывание в Вене. Иосиф II. Мой отъезд в Венецию.

Итак, я в столице Австрии в первый раз, в прекрасном возрасте двадцати восьми лет. У меня есть какое-то количество вещей, но совершенно нет денег; необходимо умерить аппетиты до прихода заемного письма от г-на де Брагадин. У меня только одно письмо – от известного поэта Мильявакка из Дрездена, в котором он рекомендует меня знаменитому аббату Метастазио, с которым я горел желанием познакомиться. Я представил письмо на третий день по приезде и за время часовой беседы я нашел его еще более великим, чем следует из его творений, в том, что касается эрудиции и скромности, которую сначала я счел ненатуральной, но очень быстро понял, что она настоящая, потому что она сразу исчезла, когда он прочел кое-что из своего, подчеркивая их красоты. Я сказал ему о своем наставнике Гравина, и он прочел мне пять-шесть стансов, которые он написал на его смерть и которые не были напечатаны, и я увидел, что ему навернулись на глаза слезы от нежности собственных стихов. Прочтя их, он добавил такие слова:

–  Ditemi il vero: si puo dir meglio? [49]