История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

Я ответил, что, кроме него, никто не сможет это сделать. Я спросил, трудно ли даются ему его прекрасные стихи, и он показал мне четыре-пять страниц, испещренных помарками, в старании довести до совершенства четырнадцать стихов. Он заверил меня, что никогда не мог сделать больше этого в один день. Он поведал мне истину, которую я и сам знал, что стихи, которые стоят наибольших трудов поэту, несведущему читателю кажутся ничего для поэта не стоящими. Я спросил у него, какую из своих опер он любит больше всего, и он ответил, что это Attilio Regolo [50] , и добавил:

–  Ma questo non vuol già dire che sia il migliore [51] .

Я сказал, что в Париже перевели все его произведения на французский язык прозой, и что издатель на этом разорился, так как их невозможно читать, и что это показывает силу его прекрасной поэзии. Он ответил, что другой глупец разорился в прошлом веке, переведя французской прозой Ариосто, и что он очень смеется над теми, кто считал и считает, что прозаическое произведение может иметь право называться поэзией. Что касается его ариетт , он сказал, что каждую писал, переложив ее самостоятельно на музыку, но обычно никому не показывает свою музыку, и смеется над французами, которые полагают, что можно приспособить слова к музыке, написанной заранее. Он привел следующее очень философское сравнение:

– Это, – сказал он, – как если бы сказали скульптору: вот кусок мрамора, сделайте мне Венеру прежде, чем проясните себе ее черты.

С большим удивлением я встретил в Императорской библиотеке г-на де ла Хэйе с двумя поляками и молодым венецианцем, которого отец отдал ему для воспитания. Я снова обнял его. Я полагал, что он в Польше. Он сказал, что в Вене по делам и что вернется в Венецию летом. Мы обменялись визитами, и когда я сказал, что у меня нет денег, он одолжил мне пятьдесят цехинов. Новость, которую он мне сообщил, и которая доставила мне большое удовольствие, была о его друге бароне де Бавуа, который теперь был лейтенант-полковником на венецианской службе. Ему повезло стать генерал-адьютантом при г-не Морозини, которого, по его возвращении из посольства во Франции, Республика назначила комиссаром по вопросу границ. Я был рад видеть счастье тех, кто должен был считать меня первым автором их удачи. Я убедился в Вене, без всякого сомнения, что де ла Хэйе был иезуитом, но не стал с ним об этом говорить.

Не зная, куда пойти, и желая развлечься, я пошел на репетицию в оперу, которая должна была открыться после Пасхи, и встретил Бодэна, первого танцора, который женился на ла Жофруа. Я видел их обоих в Турине. Я встретил там также Кампиони, мужа прекрасной Анчиллы, который мне сказал, что они развелись, потому что она его опозорила. Кампиони был великий танцор и великий игрок. Я поселился вместе с ним.