История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

– Все это мне кажется глупостью, но в любом случае у меня есть свидетели, что вы издевались надо мной, поскольку вы сказали, что видели, но, проклятье, вы не могли меня видеть, потому что меня там не было. Я требую сатисфакции.

– У меня также есть свидетели, что вы мне сказали, что видели меня при Роделле, где я тем более не был.

– Я мог обознаться.

– Я тоже, так что у нас обоих нет никаких претензий друг к другу.

Майор, который не мог больше сдержать смеха, видя, с каким серьезным видом я стараюсь убедить офицера в его ошибке, сказал ему, что тот не может претендовать ни на какую сатисфакцию, потому что я могу ошибаться.

– Но возможно ли, – ответил он, – чтобы он мог очутиться в Арбелле?

– Вы вольны ему верить или не верить; любой, как и он, может говорить, что он там был. Возьметесь ли вы за шпагу, чтобы доказать, что он неправ?

– Боже сохрани! Я предпочитаю считать наше дело оконченным.

После чего майор предложил нам обняться, что мы очень мило проделали, и назавтра Родомонт[14] пришел пригласить меня на обед. Г-н де Бертолан также пригласил нас обедать, но, не имея настроения посмеяться, я уклонился.

Глава VI

Я получаю добрые вести из Венеции, куда возвращаюсь, увозя с собой де ла Хэйе и Бавуа. Превосходный прием у моих трех друзей и их удивление при виде меня – благочестивого. Бавуа возвращает меня к моей прежней жизни. Де ла Хэйе – настоящий лицемер. Авантюра дочери Маркетти. Я выигрываю в лотерее. Я вновь встречаю Баллетти. Де ла Хэйе покидает дворец Брагадин. Я уезжаю в Париж.

В эти дни я получил новость из Венеции, что мои дела забыты, и одновременно – письмо от г-на де Брагадин, в котором тот говорит, что «Мудрый недели»[15] написал послу, что тот может заверить Святого Отца, что если барон де Бавуа представится, предполагается дать ему должность в войсках Республики, благодаря которой он сможет жить достойно и рассчитывать на свои собственные силы. С этим письмом в руках я принес радость в сердце де ла Хэйе, который, видя, что мои собственные дела также уладились, и я собираюсь вернуться на родину, решил направиться в Модену, чтобы сговориться с Бавуа и выработать план нового образа действий, которого он должен был придерживаться в Венеции, чтобы ухватить фортуну. Он не мог сомневаться ни в моей искренности, ни в моей дружбе и постоянстве: он сделал из меня фанатика и знал, что эта болезнь обычно неизлечима, потому что причины, ее породившие, возобновляются, и, явившись сам в Венецию, надеялся их поддерживать. Он написал Бавуа, что навестит его, и два дня спустя простился со мной, утопая в слезах, расточая хвалы моей душе и моим добродетелям, называя меня своим сыном и заверяя, что привязался ко мне, разглядев по моей физиономии мое чудесное предназначение. Таков был его язык.

Два или три дня спустя я выехал в Феррару и в Венецию через Ровиго, Падую и Фюзине, где оставил свою коляску. После года отсутствия мои друзья меня приняли как ангела, спустившегося с небес, чтобы одарить их счастьем. Они проявили большую заботу по поводу приезда двух избранных, как я просил в письмах. Было уже готово жилище для де ла Хэйе и две меблированные комнаты для Бавуа по соседству, поскольку политические соображения не позволяли г-ну де Брагадин поселить в своем дворце иностранца, который еще не поступил на службу Республике.

Но их удивление было велико, когда они воочию убедились в моем чудесном преображении. Каждый день на мессе, частенько на проповедях, мое старание выходить не позже четырнадцати часов, никаких казино, кафе и компаний, если они не состоят только из людей, известных своим добродетельным поведением, и продолжительные занятия учебой в своей комнате, в то время, как их обязанности заставляли их выходить из дому. Мои новые обычаи, в сравнении с прежними привычками, заставляли их восхвалять чудесное Провидение и его непознаваемые пути. Они благословляли преступления, заставившие меня провести год вдали от родины. Их также удивило, что я начал оплачивать все мои траты, не прося ни су у г-на де Брагадин, который за год не сделал мне ни одного перевода, контролируя все мои деньги. Они были очарованы, видя, что я стал врагом любых азартных игр.

В начале мая я получил письмо от де ла Хэйе, в котором он говорил, что прибывает вместе с дорогим своим духовным сыном, чтобы поступить в распоряжение влиятельных особ, о которых я говорил.