История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

– Я смеюсь, потому что вспоминаю фальшивое растяжение, которое я изобразила два года назад, чтобы не танцевать.

После кофе свекровь говорит, что мадемуазель Каттинелла должна поговорить со мной о семейных делах, и нужно нас оставить одних; наконец, я оказываюсь наедине с этой плутовкой в комнате, смежной с ее и предназначенной для меня.

Она бросилась на канапе, заливаясь смехом, который не могла унять. Она сказала мне, что была во мне уверена, хотя знала меня лишь по виду и по имени, и кончила, сказав, что было бы хорошо, если бы я уехал завтра.

– Я здесь, – сказала она, – уже два месяца без единого су: у меня несколько платьев и немного белья, которое я должна была бы продать, чтобы жить, если бы не влюбила в себя сына хозяина, которому внушила, что стану его женой и принесу ему в приданое двадцать тысяч экю в бриллиантах, которые у меня в Венеции и которые должна привезти моя мать. Моя мать ничего не имеет, не знает об этой интриге и не собирается выбираться из Венеции.

– Скажи мне, прошу тебя, каково будет завершение этого фарса: я предвижу, что оно будет трагическим.

– Ты ошибаешься. Очень комическим. Я жду здесь любовника – графа де Холстейн, брата Выборщика из Майнца. Он написал мне из Франкфурта, что выехал оттуда и должен сейчас быть уже в Венеции. Он приедет за мной, чтобы отвезти на ярмарку в Реджио. Если мой суженый вздумает проделать что-нибудь злое, он его наверняка поколотит, заплатив ему однако все, что я задолжала, но я не хочу, ни чтобы он платил, ни чтобы колотил. В момент отъезда я шепну ему на ушко, что я вернусь, и все пройдет спокойно, потому что я пообещаю выйти за него замуж по возвращении.

– Это замечательно, у тебя ангельский ум, но я не буду ждать твоего возвращения, чтобы жениться на тебе, это должно случиться сейчас.

– Какая глупость! Дождись хотя бы ночи.

– Нет уж, потому что мне кажется, что я слышу лошадей твоего графа, который подъезжает. Если он не приедет, мы ничего не потеряем и ночью.

– Но ты меня любишь?

– Безумно; ну что ж? Твоя пьеса заслуживает, чтобы я тебя обожал, и я тебя в этом уверяю. Давай быстрее.

– Подожди. Закрой дверь. Ты прав. Это эпизод, но он очень мил.

К вечеру весь дом поднялся к нам и предложили пойти подышать воздухом. Только собрались, как послышался шум экипажа, запряженного шестеркой лошадей, подъезжающего к почте. Каттинелла выглядывает в окно и говорит всем, чтобы уходили, потому что это принц, который приехал за ней, и что она в этом уверена. Все выходят, и она выгоняет меня в мою комнату и там запирает. Я отлично вижу берлину, останавливающуюся перед гостиницей, и вижу выходящего из нее сеньора, в четыре раза толще меня, поддерживаемого двумя слугами. Он входит, заходит к новобрачной, и мне из всех развлечений достается только удобство выслушивать все беседы и наблюдать через щель все, что проделывает Каттинелла с этой огромной машиной. Но это развлечение меня, в конце концов, утомляет, потому что длится пять часов. Они велели собрать все пакеты Каттинеллы, погрузить их на берлину, поужинали, опустошили кучу бутылок рейнского вина. В полночь граф де Холстейн отбыл, как и прибыл, и увез новобрачную от супруга. Никто не заходил в мою комнату за все это время, и я не осмелился позвать. Я боялся быть разоблаченным, и не знал, как немецкий принц воспримет случившееся, если узнает, что у него был скрытый наблюдатель его нежностей, что не доставило удовольствия никому из персонажей, которые в этом были замешаны. Я предавался размышлениям о ничтожности рода человеческого.

После отъезда героини я увидел в щель хозяйского сына; я постучал, чтобы он мне открыл, и он сказал мне жалобным голосом, что надо взломать замок, потому что мадемуазель увезла ключ. Я попросил его сделать это, потому что я голоден, и это было проделано. Он составил мне компанию за столом. Он сказал, что мадемуазель улучила момент, чтобы заверить его, что вернется через шесть недель, он сказал, что она плакала, давая ему это заверение, и что она его поцеловала.

– Принц оплатил ее расходы?

– Отнюдь нет. Мы бы не взяли, если бы он предложил. Мое будущее было бы оскорблено, потому что вы не можете себе представить, насколько благородно она мыслит.

– Что говорит ваш отец о ее отъезде?

– Мой отец всегда плохо думает о людях; он говорит, что она больше не вернется, и моя мать склоняется больше к его мнению, чем к моему. Но вы, синьор маэстро, что думаете вы?

– Что если она вам так сказала, то несомненно вернется.

– Если бы она не собиралась вернуться, она бы меня в этом не заверила.

– Точно. Вот что называется рассуждать.