История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Я остановил свой взгляд и мою мысль на слуховом окошке, находившемся со стороны Rio de palazzo (Дворцового канала — заметка Казановы на полях ) на двух третях ската. Оно было достаточно удалено от места, где я вышел, что давало мне уверенность, что чердак, который оно освещает, не относится к пространству тюрем, которые я преодолел. Оно должно было освещать какое-то помещение, жилое или нет, над какими-то апартаментами дворца, где сейчас, на рассвете, я найду двери, естественно открытые. Относительно слуг дворца или семьи Дожа, которые могли бы нас увидеть, я был по совести уверен, что они поторопились бы дать нам пройти и сделали бы все, за исключением того, чтобы передать нас в руки инквизиторской юстиции, даже если бы мы были известны как самые большие государственные преступники. С этой мыслью я должен был заглянуть внутрь окошка, что и проделал, подняв одну ногу и соскользнув вниз, так что оказался сидящим на его маленькой крыше, параллельной большой; длина ее составляла три фута, а ширина — полтора. Я глубоко наклонился, крепко держась за края, и засунул туда голову. Я увидел, а скорее почувствовал наощупь, тонкую железную решетку, а за ней окно, с округлыми стеклами, замкнутыми на маленькие свинцовые задвижки. Я не увидел никакого препятствия в этом окне, даже замкнутом, но железная решетка, хотя и тонкая, требовала напильника, а у меня не было другого инструмента, кроме моего эспонтона.

Задумчивый, грустный и смущенный, я не знал, что делать, когда событие, вполне естественное, произвело на мою удивленную душу эффект настоящего чуда. Я надеюсь, что моя искренняя исповедь не повредит мне во мнении моего читателя, хорошего философа, если он поразмыслит над тем, что человек, находящийся в состоянии беспокойства и растерянности, представляет из себя лишь половину того, чем он был бы в спокойном состоянии. Колокол Сен-Марк, прозвонивший полночь в этот момент, произвел эффект, поразивший мой ум и своим сильнейшим потрясением заставивший его выйти из опасного состояния раздвоенности, им овладевшего. Этот колокол сообщил мне, что день, который начинается в этот момент, есть именно день Всех Святых, в который и должен чествоваться мой покровитель, если он у меня есть; Но что еще более придало мне смелости и положительно прибавило физических сил, был мой мирской оракул, который я получил из моего дорогого Ариосто: Tra il fin d’Ottobre, et il capo di Novembre[77]. Если большое несчастье приводит к тому, что сильный ум становится набожным, почти невозможно, чтобы на него не оказало бы воздействия суеверие. Звон этого колокола со мной говорил, он сказал мне действовать и предсказал победу. Распростершись на животе вплоть до шеи, прислонившись головой к решетке, я воткнул мой эспонтон в переплет, обрамляющий ее, и решил разрушить его, чтобы вынуть решетку целиком. Я потратил всего четверть часа на то, чтобы разломать на куски все дерево, из которого состояли четыре стороны рамы. Решетка осталась целиком в моих руках, я отложил ее в сторону в окне. Мне не составило никакого труда выбить все застекленное окно, за исключением крови, которая текла из моей левой руки, слегка пораненной разбитым стеклом.

С помощью моего эспонтона я применил свой первый метод, чтобы снова подняться и усесться верхом на пирамидальный конек крыши, и направился в то место, где оставил своего компаньона. Я нашел его в отчаянии, в ярости, бешенстве; он высказывал мне упреки, что я оставил его совсем одного на целые два долгих часа. Он заверил меня, что дожидается лишь семи часов, чтобы вернуться в свою тюрьму.

— Что же вы обо мне подумали?

— Я подумал, что вы упали в какую-то пропасть.

— И вы разве не обрадовались, увидев, что я не упал?

— Что же вы делали так долго?

— Вы это увидите. Следуйте за мной.