Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4 полностью

После этого соглашения читатель подумает, что мое сердце успокоилось. Отнюдь нет. Я вернулся в Венецию, терзаемый опасением, что Мюррей придет вечером к дверям кафедрала сказать мне, что его Меркурий приходил известить его, что монахиня должна была перенести свидание. Если это случится, я не сочту, естественно, М. М. виновной, но я допускал, что Резидент может подумать, что я подстроил, чтобы монахиня его обманула. Очевидно, что в этом случае я не смогу вести его в приемную. Мне придется, к сожалению, идти туда одному.

День казался мне очень долгим. Я держал в кармане фальшивое запечатанное письмо, и в назначенный час пошел встать у двери церкви. Мюррей не заставил себя ждать… Я увидел его четверть часа спустя, в маске, как и я, подходящим к двери большими шагами.

— Монахиня у вас? — спросил я.

— Да, мой друг. Пойдем, если хотите, в приемную, но увидите, вам скажут, что она больна или занята. Откажемся, если хотите, от пари.

— Пойдем, пойдем. Я не отказываюсь.

Я вхожу в башню, вызываю М. М., и привратница возвращает меня к жизни, говоря, чтобы я подождал и что я могу войти в приемную. Я вхожу туда с другом и вижу ее, освещенную четырьмя свечами. Могу ли я вспоминать такие моменты, не восхваляя свою жизнь? Я познал не невинность храброй и благородной М. М., но проницательность ее божественного ума. Мюррей, серьезный, больше не смеялся. М. М., вся сияющая, вошла вместе с послушницей, обе держали в руках подсвечники. Она сделала мне на очень хорошем французском лестный комплимент. Я передал ей письмо; она посмотрела на адрес и печать, затем положила его в карман. Затем, поблагодарив меня, сказала, что ответит позднее. Потом посмотрела на Резидента и сказала, что, возможно, она стала причиной того, что он пропустил первый акт оперы.

— Честь вас видеть, мадам, стоит всех опер мира.

— Мне кажется, что месье англичанин.

— Да, мадам.

— Английская нация сегодня первейшая в мире. Господа, я ваша покорная служанка.

Я никогда не видел М. М. столь прекрасной, как в этот момент. Я вышел из приемной, охваченный любовью и совершенно новым удовлетворением. Я направился к казену, не беспокоясь о Резиденте, который, теперь не волнуясь, шел за мной медленным шагом. Я подождал его у двери.

— Ну что ж! — говорю я ему, — вы убедились теперь, что вас обманывают?

— Замолчите. У нас будет время поговорить. Поднимемся.

— Зачем мне подниматься?

— Прошу вас. Не хотите же вы, чтобы я провел четыре часа со шлюхой, что там, наверху? Мы ее поджарим.

— Лучше выставим ее за дверь.

— Нет, потому что в два часа пополуночи ее сутенер должен прийти ее забрать. Она ему все расскажет, и он ускользнет от моей мести. Мы выкинем их обоих в окно.

— Успокойтесь. Честь М. М. требует, чтобы это дело осталось в тайне. Пойдем. Поднимемся. Мы посмеемся. Мне любопытно увидеть эту плутовку.

Мюррей входит первый. Увидев меня, она набрасывает платок себе на лицо и говорит Резиденту, что его поведение бесчестно. Мюррей не отвечает.

Она стоит, она не так высока, как М. М., она говорит ему на плохом французском. Ее баута, манто и маска лежали на кровати, но она, тем не менее, была одета монахиней. Мне не терпелось, однако, увидеть ее лицо. Я мягко попросил ее доставить мне это удовольствие.

— Кто вы? — спросила она.

— Вы находитесь у меня и вы не знаете, кто я такой?

— Я здесь, потому что меня предали. Я не имею дела с мерзавцем.

Мюррей предлагает ей помолчать, называя ее по роду ее уважаемой профессии, шлюха направляется взять свое манто, говоря, что хочет уйти, но он ее отталкивает, сказав, что она должна дожидаться своего сутенера и не шуметь, если не хочет отправиться в тот же миг в тюрьму.

— Меня в тюрьму!

Говоря эти два слова, она протягивает руку в отверстие своей одежды, но я мгновенно хватаю ее за эту руку, а Резидент — за вторую. Мы швыряем ее на стул и отбираем пистолеты, что лежат у нее в карманах. Мюррей срывает с нее ее святое шерстяное одеяние, и я забираю у нее восьмидюймовый стилет. Мошенница пускается в плач.

— Ты хочешь вести себя здесь тихо до прихода этого Капсучефало, или хочешь сразу отправиться в тюрьму?

— И когда Капсучефало придет?

— Я обещаю, что отпущу тебя.

— Вместе с ним?

— Может быть.

— Хорошо, я буду спокойна.

— Есть ли у тебя еще оружие?

На этот вопрос мошенница снимает платье, юбку и, если бы мы не помешали, она разделась бы до гола, надеясь обрести грубостью то, чего не надеялась добиться рассуждениями.

Меня удивило в этот момент то, что она оказалась лишь слегка похожа обличьем на М. М. Я сказал это Резиденту и он согласился; но, рассуждая как умный человек, вынудил меня также признать, что в силу предубеждения многие другие могли сойти за модель на портрете.

Глава X

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное