История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

— Я не вор, не предатель, не лжец, не скупец, не злой, не грубиян, как все мои предки, и когда я выпью лишнюю пинту, я становлюсь только лучше; если бы мой отец отправил меня в школу, я выучился бы читать и писать и стал бы, может быть, Мессером Гранде, однако это не моя ошибка. Г-н Андре Диедо меня уважает, и моя жена, которой всего двадцать четыре года, и которая готовит вам каждый день еду, приходит к нему поговорить, когда хочет, и он позволяет ей входить без всяких, даже когда он в постели, чего не позволяет никакому сенатору. Я обещаю вам, что вы будете знать все новости, хоть каждый день, через небольшое время, потому что, прежде, чем секретарь услышит из его уст то, что ему важно знать, он направляет их по назначению, либо в «Кватро», либо в какой-нибудь форт, либо в Левант, либо, если они для иностранцев, за пределы государства, потому что правительство не считает себя вправе распространять сведения в суммарном виде по другим правителям, по крайней мере если они не состоят у него на службе. Великодушие Трибунала, месье, беспримерно; и в мире нет ни одного другого, которое относится к своим заключенным с большей нежностью; считают, что это жестоко — не позволять им ни писать, ни принимать посетителей, — и это глупо, потому что писать и встречаться с кем-либо — это потеря времени; вы скажете, что вам нечего делать, но мы, остальные, не можем так сказать.

Вот, примерно, такой первой проповедью удостоил меня этот палач, и этим меня, надо признать, позабавил. Я увидел, что этот человек был бы вреднее, если бы не был столь глуп. Я решил извлечь пользу из его глупости.

На следующий день ко мне привели нового товарища, с которым обращались в первый день, как до этого с Маджиорином. Я понял, что мне следует попросить вторую деревянную ложку, потому что в первый день новоприбывшего оставили без еды, это мне следовало о нем позаботиться.

Тот человек, которого я перед этим описал, со мной раскланялся. Моя борода, которая к этому времени достигла четырех дюймов длины, внушала ему почтение еще более, чем мой рост. Лорен часто приносил мне ножницы, чтобы подстригать ногти на ногах, но мне запрещалось стричь бороду под страхом больших неприятностей. Так было во всем.

Мой вновь прибывший был мужчина пятидесяти лет, высокий, как я, немного сутулый, худой, с большим ртом и длинными плохими зубами; у него были маленькие коричневые глаза и длинные рыжие брови, круглый черный парик, пахнущий жиром, и одежда из толстого серого драпа. Несмотря на то, что он освоил мой обед, он повел себя сдержанно, он не сказал мне и единого слова за целый день, и я поступил так же; но на другой день он сменил манеру. Ему принесли рано утром его кровать и мешок с бельем. Маджиорен без меня не смог бы сменить и рубашки. Тюремщик спросил у него, что он хочет на обед, и попросил денег, чтобы это купить.

— У меня нет денег.

— Человек богатый как вы не имеет денег?

— У меня нет ни су.

— Очень хорошо. Я пойду сейчас принесу вам бисквит из военных запасов за полтора ливра и стакан превосходной воды. Это нормально.

Он принес сказанное и ушел, оставив меня наедине с этим страшилищем.

Я слышал, как он вздыхает, он внушал мне жалость, и я нарушил молчание:

— Не вздыхайте, месье, вы пообедаете со мной; но мне кажется, что вы совершили большую ошибку, явившись сюда без денег.

У меня они есть; но не следует об этом говорить этим гарпиям.

— Прекрасная проницательность, которая обрекает вас на хлеб и воду! Могу ли я у вас спросить, знаете ли вы основание для вашего задержания.

— Да, месье, я его знаю, и чтобы вы поняли, я сейчас вкратце расскажу вам мою историю.