История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

После этого рассказа я подумал о мерзком мошеннике, которого подсунули мне в компанию, и о чести, которую он мне оказал, приняв меня за такого же мошенника, рассказав мне о своем деле и решив, что я буду ему аплодировать. Во всех дурацких предложениях, которые он мне делал в течение трех дней подряд, цитируя мне Шарона, я увидел всю истину поговорки: — Берегись того, кто прочел единственную книгу . Шарон сделал его атеистом, и он предался этому без церемоний. На четвертый день, через час после удара Терцы , Лорен пришел сказать, чтобы тот спускался с ним поговорить с Секретарем. Он быстро оделся и, вместо того, чтобы надеть свои башмаки, обулся в мои, так что я не заметил. Он спустился вместе с Лореном; спустя полчаса он поднялся снова, плача, и достал из своих башмаков два кошелька с тремястами пятьюдесятью цехинами, которые, предводительствуемый Лореном, отнес Секретарю. Он поднялся снова и, взяв свое пальто, ушел; Лорен потом мне сказал, что его отпустили. На другой день пришли забрать его пожитки. Я полагаю, что Секретарь заставил его признаться, что у него есть деньги, посулив ему пытку, что, как угроза, вполне может пригодиться для некоторых целей.

В первый день 1756 года я получил новогодние подарки. Лорен принес мне комнатную одежду, подбитую лисицей, шелковое одеяло, подбитое хлопком, и мешок из медвежьей шкуры, чтобы засовывать туда ноги в холода, которые настали такие же свирепые, как и жара, что я переносил в августе. Давая мне все это, он сказал, по распоряжению Секретаря, что я могу располагать шестью цехинами в месяц, чтобы закупать все книги, которые хочу, а также газету, и что это подарок мне от г-на де Брагадин. Я попросил у Лорена карандаш и написал на клочке бумаги: «Я благодарен милости Трибунала и благородству г-на де Брагадин».

Надо быть в моей ситуации, чтобы понять чувства, которые пробудило в моей душе это происшествие; в порыве чувствительности я простил своим притеснителям, и я почти забыл свой проект убежать, так человек смиряется, когда его гнетет несчастье. Лорен мне сказал, что г-н де Брагадин приходил к трем Инквизиторам и просил их плача, на коленях, разрешить мне эти знаки его постоянной любви, если я еще нахожусь среди живых, и что они, взволнованные, не смогли ему отказать. Я тут же написал названия всех книг, какие хотел получить.

Прогуливаясь одним прекрасным утром по чердаку, я остановил свой взгляд на длинном засове, валявшемся на полу, и понял, что его можно использовать как оружие, оборонительное и наступательное; я взял его и отнес в камеру, где спрятал под своей одеждой вместе с куском черного мрамора; оставшись один, я понял, что мрамор можно использовать как точильный камень. Затем, после долгого трения засова о камень я выточил на нем острую грань.

Гордый этим высоким достижением, для которого я был еще новичком, я преисполнился надежды использовать мебель, которая должна была быть здесь очень прочная; поощряемый суетным желанием изловчиться сделать оружие без необходимых для этого инструментов, побуждаемый самими трудностями, потому что должен был точить засов почти в темноте, на высоте опоры, удерживая камень только левой рукой и не имея масла для его смачивания и более легкой заточки железа, которое я хотел заострить, я использовал только мою слюну, и я трудился пятнадцать дней, чтобы выточить восемь пирамидальных граней, образовывавших в конце настоящее острие; эти грани имели полтора дюйма длины. Таким образом, получился восьмигранный стилет, такой пропорциональный, что впору и хорошему оружейнику. Нельзя и представить себе труда, который я приложил, моей усталости и терпения, которое я проявил при этой неприятной работе, в отсутствии другого инструмента, кроме точильного камня; это было для меня пыткой, типа «quam siculi non invenere tyranni»[53]. После этого я не мог больше двинуть моей правой рукой и правое плечо казалось вывихнуто. Ладонь стала одной большой раной, после того, как прорвались пузыри; несмотря на мои страдания, я не прекращал работу: я хотел ее закончить.

Несмотря на бесполезность моей работы, не решив, как и когда я смогу ее применить, я подумал спрятать ее в некоем месте, так, чтобы можно было скрыть ее даже в случае обыска; я придумал спрятать его в соломе моего кресла, но не сверху, где, приподняв подушку, можно было увидеть его выступающий силуэт, но вывернув подушку на изнанку, я поместил внутри весь засов, и чтобы его найти, надо было знать о нем заранее. Так Бог помогал мне приготовить все, необходимое для бегства, которое обещало стать замечательным, то есть необычным. Я беспокоился напрасно, но мое беспокойство не относилось к успеху предприятия, так как счастье зависит от множества причин; оно касалось лишь того, что я считал вещами возможными, которые собирался осуществить.