История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Поставив себя, таким образом, в положение, когда невозможно отступить, я допустил все соображения, которые, как знаток света и человеческого сердца, должен был учесть. Я понял с очевидностью, что посол заинтересовался К. К., что он высказал это М. М., и что она, считая себя обязанной служить ему во всем, без всяких оговорок, что бы он ни захотел, делает все, что от нее зависит, чтобы он был доволен. Она не могла бы этого сделать без моего согласия, и не осмеливалась предложить мне это сама. Они договорились между собой подвести меня к тому, что я сам предложу это из вежливости, чувствительности и соображений добропорядочности. Посол, чьей специальностью было плести интриги, преуспел в этом, и я попался в ловушку. Дело было сделано, и сделать так, чтобы все прошло по хорошему, было моим долгом, как для того, чтобы не выглядеть дураком, так и чтобы не быть неблагодарным по отношению к человеку, признавшему за мной невероятные привилегии. Однако последствием всего этого, могло стать мое охлаждение как по отношению к одному, так и по отношению к другому.

М. М. прекрасно прочувствовала все это, возвратившись к себе, и быстренько решила все исправить, или, по крайней мере, оправдаться самой, написав мне, что может все спустить на тормозах, не скомпрометировав меня. Она знала, что я не соглашусь с ее предложением. Самолюбие, еще больше, чем ревность, не позволит мужчине, который хочет сойти за человека умного, обнаружить в себе ревнивца, и особенно, если он сталкивается с другим человеком, который блещет перед ним именно полным отсутствием этой низкой страсти.

На другой день, направляясь в казен немного раньше назначенного часа, я нашел посла в одиночестве, и он оказал мне поистине дружеский прием. Он сказал, что если бы он был знаком со мной в Париже, он проложил бы мне дорогу к известности при дворе, где я мог бы поймать фортуну. Это могло бы быть, говорю я себе сейчас, когда об этом думаю, но куда бы привела меня эта фортуна? Я стал бы одной из жертв революции, как стал бы ею и сам посол, если бы судьба не привела его к смерти в Риме в 1794 году. Он умер там, несчастный, хотя и богатый, по крайней мере если он не изменил образ своих мыслей перед смертью, что мне кажется маловероятным.

Я спросил, нравится ли ему в Венеции, и он ответил мне, смеясь, что не может не нравиться, поскольку у него хорошее здоровье, и, с помощью денег, он пользуется всеми радостями жизни более легко, чем где бы то ни было, но добавил, что не думает, что его оставят в этом посольстве еще надолго. Он просил не говорить об этом М. М., потому что она может огорчиться.

Она пришла вместе с К. К., которая, как я заметил, удивилась, увидев меня в компании. Я ободрил ее, оказав самый нежный прием, в то же время незнакомец показал, что очарован ею, когда она ответила на комплимент, что он высказал ей на своем языке. Мы зааплодировали ее ловкой реплике.

Поскольку я смотрел на К. К. как на что-то, мне принадлежащее, желание видеть ее во всем блеске победило низменное чувство ревности, которое могло бы мной владеть. Я повел разговор в веселом тоне, рассуждая о материях, в которых, как я знал, она была очаровательна. К. К., осыпаемая аплодисментами, ведомая, ласкаемая и оживляемая одобрением, читаемым в моих глазах, казалась для мужчины чудом, которого я, впрочем, и не мечтал увидеть, когда в нее влюблялся. Какое противоречие! Я трудился над творением, посягая на которое любой другой должен был бы вызывать во мне ненависть.

Во время ужина посол проявлял по отношению к К. К. всяческое внимание. Ум и веселость царили на нашей прекрасной вечеринке, и забавные речи беспрерывно лились, при полном соблюдении благопристойности. Критически настроенный и неосведомленный наблюдатель, пожелавший понять, присутствует ли на нашей встрече любовь, мог бы это предположить, но не смог бы догадаться. М. М. проявляла по отношению к послу только дружелюбие, по отношению ко мне лишь уважение, и нежную привязанность к К. К. Посол с М. М. сохранял вид уважения, смешанного с благодарностью, не переставая, между тем, сохранять интерес к словам К. К., отдавая им все внимание, которого они заслуживали, и пересылая их мне с видом самой благородной порядочности. Среди нас четверых меньше всего трудностей в том, чтобы играть свою роль, испытывала К. К., потому что, не будучи ни во что посвящена, держала себя вполне естественно, либо превосходно эту роль играла. Результат заранее известен; но натура должна быть прекрасна, без этого дебютантку наверняка освистают.

Мы провели пять часов в полном и общем удовлетворении, но более всех казался таким посол. М. М. имела вид человека, довольного своим творением, я смотрел на все с одобрением. К. К. выглядела победительницей, видя, что нравится всем троим, и была не в курсе того, что иностранец интересуется, в основном, ею. Она глядела на меня с улыбкой, а я слушал голос своей души: она внушала мне подумать над различием между этой светской компанией и той, столь низменный образчик которой дал ей ее брат в прошлом году.