История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Я встаю с помолодевшей душой, я сжимаю ее в объятиях, в присутствии ее матери, которая, смеясь, говорит, что Барберина – бесценная игрушка. Я даю очаровательному ребенку десять цехинов и ухожу, поздравляя себя и одновременно жалуясь на судьбу, которая, издеваясь надо мной, помешала мне проделать сначала с Барбериной то, что я проделал с ее сестрой.

Моя дорогая Тонина сказала мне, что вежливость требует, чтобы я приходил к ней ужинать, и если я приду в этот вечер, я застану там Ригелини.

Что меня позабавило на этом ужине, это полнейшее согласие между Тониной и Резидентом. Я сделал ему замечание относительно того, что он утратил вкус. Он ответил, что сам недоволен, что несколько потерял вкус.

– Вам стала нравиться, – сказал я ему – любовь, не вуалирующая некоторые свои тайны.

– Это вкус Анчилы, но не мой.

Этот ответ мне понравился, потому что я не мог, без сильного огорчения, наблюдать знаки нежности, даваемые Тонине. Заговорив о том, что у меня нет больше казена, Ригеллини мне сказал, что я мог бы получить по хорошей цене две комнаты на Новой набережной.

Это большой квартал Венеции, расположенный к северу, так же приятный летом, как неприятный зимой. Мурано находится напротив него, а я должен по крайней мере два раза в неделю туда ездить. Я сказал Ригелини, что с удовольствием посмотрю эти комнаты.

В полночь я сказал adieu богатому и счастливому Резиденту и пошел спать, чтобы завтра пораньше отправиться к Св. Иосифу в Кастелло, где собирался провести день с Барбериной.

– Я уверена, – сказала она мне сразу, что моя мать вернется только к вечеру, а мой брат обедает в школе. Вот холодная курица, ветчина, сыр и две бутыли вина из Скополо. Мы пообедаем по-походному, когда вы захотите.

– Как это ты сумела приготовить такой аппетитный обед?

– Моя мать все это приготовила.

– Ты сказала ей, что мы собираемся делать?

– Я ей только сказала, что вы сказали, что придете меня повидать, и я дала ей десять цехинов. Она ответила, что будет неплохо, если вы станете моим возлюбленным, поскольку моя сестра не живет больше с вами. Эта новость меня удивила и мне понравилась. Почему вы покинули мою сестру?

– Я ее не покинул, поскольку я ужинал с ней вчера вечером; но мы не живем больше вместе как любовники. Я уступил ее другу, который обеспечил ее судьбу.

– Очень хорошо. Прошу вас сказать ей, что я ее заменила, и что вы нашли меня такой, как вы об этом сможете судить, и я никогда никого не любила.

– А если эта новость ее огорчит?

– Тем лучше. Вы доставите мне это удовольствие? Это моя первая к вам просьба.

– Обещаю, что скажу ей все.

После этого вступления мы позавтракали, затем в самом полном согласии улеглись в кровать, скорее похожие на тех, что собираются принести жертву Гименею, чем Амуру.

Праздник был в новинку Барберине, ее движения, незрелые идеи, что она сообщала мне с абсолютной наивностью, ее ласки, приправленные очарованием неопытности, меня не удивили бы, если бы я сам не чувствовал себя по-новому. Мне казалось, что я вкушаю плод, сладость которого я в прежние времена не распробовал. Барберина постыдилась показать мне, что я причинил ей боль, и эта скрытность побудила ее сделать все, чтобы показать мне, что удовольствие, которое она ощущает, значительно больше, чем то, что она ощутила на самом деле. Она была еще маленькая, и розы ее зарождающихся грудей еще не распустились; настоящая зрелость проявилась лишь в ее юной голове.

Мы поднялись, чтобы пообедать; после этого мы снова легли в кровать, где оставались до вечера. Лаура застала нас по своем возвращении одетыми и довольными. Сделав подарок в двадцать цехинов прекрасному ребенку, я ушел, заверив ее в вечной любви и, разумеется, без намерения ее обмануть; но то, что готовила мне судьба, не могло совпасть с моими проектами.

На другой день я пошел с врачом Ригелини смотреть две комнаты; они мне понравились, и я их снял, заплатив авансом за три месяца. Там была дочь хозяйки дома, вдовы, больная, у которой было кровотечение; доктор Ригелини лечил ее в течение девяти месяцев и не мог вылечить. Я вошел вместе с доктором в ее комнату, и подумал, что вижу статую из воска. Я сказал, что она очень красива, но скульптор должен был бы придать ей красок; статуя улыбнулась. Ригелини сказал мне, что ее бледность не должна меня удивлять, потому что происходит от кровотечений, повторяющихся уже в сто четвертый раз. Ей было восемнадцать лет, и, ни разу не воспользовавшись преимуществами возраста, она чувствовала себя умирающей три-четыре раза в неделю, и она бы умерла, сказал он мне, если бы ей не отворяли каждый раз вену. Он советовал ей переехать в провинцию, очень надеясь на перемену воздуха. Сказав мадам, что я поселюсь у нее с сегодняшней ночи, я ушел вместе с врачом. Говоря мне о болезни этой девушки, он сказал, что действительным средством, которое ее излечит, был бы крепкий любовник.

– В качестве ее врача, – ответил я ему, – вы могли бы ей быть также и аптекарем.

– Я ввязался бы в слишком серьезную игру, потому что мог бы оказаться обязан жениться, чего я боюсь больше, чем смерти.