История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

Очень плохо понимая по-немецки и, тем более, швейцарский жаргон, который таков же по отношению к немецкому, как генуэзский — к итальянскому, я спросил у аббата на латыни, давно ли сооружена церковь, и он рассказал мне подробно ее историю, закончив, что это единственная церковь, которая была освящена непосредственно И.-Хр. Видя мое изумление и желая доказать, что он говорит мне только чистую и совершенную правду, он отвел меня в церковь и показал на поверхности мраморной плиты пять вдавленных следов, которые оставили пять пальцев И.-Хр., когда он лично освящал эту церковь. Он оставил эти знаки, чтобы нехристи не могли сомневаться в чуде, и чтобы избавить настоятеля от заботы приглашать епископа этой епархии для освящения этой церкви. Тот же настоятель узрел эту истину в чудесном сновидении, которое ему указало ясно и недвусмысленно, чтобы он больше об этом не думал, так как эта церковь divinitiis consecrata[12] и что это так же верно, как ясно видны в таком-то месте церкви пять вдавленных пальцев. Настоятель туда пошел, увидел их и возблагодарил господа.

Глава IV

Я принимаю решение стать монахом. Я исповедуюсь. Отсрочка на пятнадцать дней. Капуцин Джустиниани — вероотступник. Я меняю намерение; что меня к этому приводит. Выходка в гостинице. Обед с аббатом.

Этот аббат, очарованный покорным вниманием, с которым я выслушивал его россказни, спросил меня, где я здесь поселился, и я ответил, что нигде, поскольку, придя из Цюриха пешком, я сразу вошел в церковь. Тогда он сложил руки и воздел их кверху, глядя в небо и как бы благодаря бога за то, что он тронул мое сердце и направил меня в паломничество, чтобы принести сюда мои прегрешения, потому что, говоря по правде, я всегда имел вид великого грешника. Он сказал мне, что, поскольку уже полдень, я окажу ему честь, пойдя с ним отведать супу, и я согласился. Я еще не знал, где нахожусь, и не хотел у него спрашивать, с радостью оставляя его во мнении, что пришел туда специально в паломничество, чтобы замолить мои грехи. Дорогой он сказал мне, что монахи постятся, но я могу есть скоромное вместе с ним, потому что он получил бреве от папы Бенуа XIV, который позволил ему есть скоромное всякий день вместе с тремя сотрапезниками. Я ответил, что охотно поучаствую в его привилегии. Войдя в свои апартаменты, он показал мне бреве в рамке, под стеклом, висящее над ковриком, напротив стола, выставленное на обозрение любопытным и сомневающимся. На столе было только два прибора, и слуга в ливрее быстро принес третий. Аббат предложил мне этот третий прибор, сказав, что второй — для его канцлера.

— Мне нужна, — сказал он с скромным видом, — канцелярия, так как, в качестве аббата Нотр-Дам де Эйнсидель, я являюсь также князем Святого римского государства.

Я вздохнул с облегчением. Я, наконец узнал, где я нахожусь, и был обрадован, так как читал и слышал разговоры о монастыре Нотр-Дам от монахов-отшельников. Это было Лоретто этой страны гор. За столом князь-аббат счел возможным расспросить меня, из какой я страны, женат ли, и если я собираюсь объездить Швейцарию, он снабдит меня рекомендательными письмами повсюду, где я хочу побывать. Я ответил, что я венецианец, неженат, и что с удовольствием приму от него письма, которые он окажет мне честь дать, после того, как я расскажу ему, кто я такой, в ходе доверительной беседы, которой, я надеюсь, он меня удостоит.

Вот каким образом я решился исповедаться ему, до того момента не испытывая к этому никакого желания. Это было мое внезапное желание. Мне казалось, что я делаю только то, чего хочет Бог, потому что я следовал идее, заранее не обдуманной, упавшей с неба. Итак, я изъявил ему достаточно ясно, что он должен стать моим исповедником, на что он повел со мной рассуждения, полные елея, которые меня не утомили, поскольку сопровождались весьма тонким обедом, с блюдами из бекасов и куликов.

— Откуда, мой преподобный отец, такая дичь в этот сезон?

— Это секрет, месье, который я вам с удовольствием открою. Я храню эту дичь до шести месяцев без доступа воздуха, так что она не портится.