История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

– Это возможно, дорогой друг, я настолько рассержена на этого монстра, что не знаю, что говорю. Но теперь, когда она отдана слуге, и после жестокого визита, который она должна была стерпеть, она должна умереть от стыда и ярости. Меня удивляет, что она поверила этому, потому что он на четыре дюйма ниже вас, и, кроме того, как она могла поверить, что слуга проделал это так, как вы должны были бы проделать? Я уверена, что в тот момент она была влюблена. Двадцать пять луи! Это ясно. Он удовольствовался бы и десятью. Какое счастье, что этот мальчик оказался так кстати болен! Но вы должны были сказать ему все?

– Как все? Я допустил, что он вообразил себе, что она дала мне рандеву в этой прихожей, и что я действительно провел с ней два часа. Размышляя над тем, что я приказал ему делать, он увидел, что я, почувствовав себя заболевшим, испытывая отвращение, разочаровался и решил ее пристыдить, чтобы отомстить, и чтобы она не смогла никогда хвалиться, что имела со мной дело.

– Это очаровательная комедия. Бесстыдство этого мальчика – что-то выдающееся, и еще более его смелость, потому что эта Ф. могла солгать о своей болезни, и вы понимаете, какому риску он подвергся.

– Я подумал об этом и боялся этого, потому что чувствовал себя хорошо.

– Но теперь вы лечитесь, и я тому причиной. Я в отчаянии.

– Моя болезнь, мой ангел, это пустяки. Это некие истечения, называемые «белые цветы». Я применяю только раствор ляписа, я вылечусь в восемь – десять дней и надеюсь…

– Ах, мой дорогой друг!

– Что?

– Не будем об этом думать, заклинаю вас.

– Это отвращение, которое весьма естественно, когда любовь слаба. Я несчастен.

– Нет, я вас люблю, и вы будете несправедливы, если перестанете меня любить. Будемте нежными друзьями и не будем думать более о том, чтобы дать друг другу знаки любви, которые могут стать для нас фатальными.

– Проклятая и подлая Ф.

– Она уехала, и через две недели мы также уезжаем в Базель, где останемся до конца ноября.

– Удар нанесен, и я вижу, что должен подчиниться вашим условиям, или, лучше сказать, своей судьбе, ибо все, что со мной случилось с тех пор, как я в Швейцарии, фатально. Единственное, что меня утешает, это что я сумел спасти вашу честь.

– Вы заслужили уважение моего мужа, мы будем отныне истинными друзьями.

– Если вы должны уехать, я вижу, что лучше сделаю, уехав до вас. Это убедит ужасную Ф., что наша дружба не носила преступного характера.

– Вы мыслите как ангел и все время убеждаете меня в своей любви. Куда вы едете?

– В Италию; Но сначала остановлюсь в Берне, затем в Женеве.

– Значит, вы не заедете в Базель, и это хорошо, потому что иначе бы пошли разговоры. Однако, если можно, в те немногие дни, что вы проведете здесь, примите веселый вид, потому что грусть вам не идет.

Мы присоединились к послу и М., которым было не до того, чтобы думать о нас, среди разговоров с Дюбуа. Я посетовал им на скупость, которую она проявляет по отношению к блесткам своего ума в отношениях со мной, и г-н де Шавиньи сказал, что полагает, что мы влюблены друг в друга, она посетовала на него, и мы продолжили прогулку с М-м…

– Эта женщина, – сказала мне она, – шедевр. Скажите мне правду, и я подарю вам до вашего отъезда свидетельство своей благодарности, которое вам понравится.

– Что хотите вы знать?

– Вы любите ее, а она вас.

– Я так полагаю, но до настоящего времени…

– Я не хочу далее знать, так как если это до сих пор не случилось, оно случится, и это все равно. Если бы вы мне сказали, что вы не любите друг друга, я бы вам не поверила, потому что невозможно, чтобы мужчина вашего возраста жил вместе с такой женщиной и не любил ее. Очень красивая, много ума, веселости, талант красноречия, – у нее есть все, чтобы нравиться, и я уверена, что вам было бы трудно устоять перед ней. Лебель оказал ей дурную услугу, потому что она пользовалась очень хорошей репутацией, но теперь не найдет более себе места среди людей комильфо.

– Я возьму ее с собой в Берн.

– И хорошо сделаете.

Я сказал ей в момент их отъезда, что попрощаюсь с ними в Золотурне, когда решу в скором времени уехать в Берн.

Приведенный к необходимости не думать более о М-м…, я лег в постель, не поужинав, и моя бонна сочла, что должна уважить мою печаль.

Два или три дня спустя я получил записку от М-м…, в которой она написала мне прийти к ней завтра к десяти часам, напросившись на обед. Я исполнил ее приказ буквально. М. мне сказал, что я доставил бы ему истинное удовольствие, но что он должен ехать в деревню, откуда не уверен, что вернется раньше, чем к часу. Он добавил, что я могу оставаться в компании его жены до его возвращения, и поскольку она вышивала на пяльцах вместе с девушкой, я согласился, при условии, что она не будет из-за меня прерывать своего занятия.

Но к полудню девушка ушла и, оставшись одни, мы направились насладиться прохладой на площадке, примыкающей к дому, где имелся кабинет, откуда, сидя в глубине, мы замечали все коляски, заезжающие на улицу.

– Почему, – спросил я ее, – вы не воспользовались этим счастьем, когда мое здоровье было превосходным?