История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

— Ну вот, месье, я собираюсь заплатить вам моей персоной за несчастные двадцать пять луи, которые нужны моему мужу. Делайте со мной, что хотите; вы не встретите никакого сопротивления; но помните, что пользуясь моей нуждой, чтобы удовлетворить ваше зверство, вы должны испытывать гораздо большее унижение, чем я, которая не продавалась бы за такую ничтожную цену, если бы не необходимость. Ваша низость более постыдна, чем моя. Идите. Обслуживайтесь.

При этих последних словах она сбрасывает вниз одеяло, предлагая мне красоты, которые я знал, и которых душа, столь жестокая, недостойна иметь. Я подбираю одеяло и набрасываю на нее в сильнейшем негодовании.

— Нет, мадам, — ответил я, — так не будет, чтобы я вышел из этой комнаты, пристыженный тем, что вы мне только что сказали; но это вас я обличаю, высказав истины, которые, будучи порядочной женщиной, вы не должны были бы игнорировать. Я не зверь, и чтобы убедить вас в этом, я ухожу, не воспользовавшись вашими прелестями, которыми пренебрегаю, и за которые не собираюсь платить, отдав вам несчастные двадцать пять луи. Вот они; но учтите, что даю их вам только из чувства жалости, которое, к сожалению, не в силах побороть. Учтите также, что как только вы отдаете себя мужчине за деньги, будь это за сто миллионов, вы — падшая женщина, если вы, по крайней мере, не сделаете вида, что вы его любите; потому что мужчина, не сумевший догадаться о вашем притворстве, будет считать вас порядочной. Прощайте.

После этого я вернулся в свою комнату, и когда ее муж пришел ко мне, чтобы благодарить, я попросил его больше не говорить со мной о его жене. На следующий день он уехал в Лион вместе с ней. В своем месте читатель узнает, как я нашел их обоих в Льеже.

После обеда зашел за мной Дольчи, чтобы повести в свой сад взглянуть на сестру садовника. Он был красивей ее. Находясь в хорошем настроении, она лишь слегка сопротивлялась его просьбам быть с ним нежной в моем присутствии. Благодаря этому случаю увидев, насколько прекрасно он наделен от природы, я уверил его, что, для того, чтобы путешествовать, он не нуждается в деньгах отца, и он прислушался к моему мнению. Это был Ганимед, который, в своих дебатах с садовницей, легко мог бы превратить меня в Юпитера.

Вернувшись к себе, я увидел сходящего с корабля молодого человека двадцати четырех — двадцати шести лет, у которого на благородном лице запечатлелась печаль. Он обратился ко мне и попросил о помощи, представив мне документ, оправдывающий передо мной его просьбу, и паспорт, который показывал, что он шесть недель назад покинул Мадрид. Он был из Пармы, и его звали Гаэтан Коста. Когда я увидел Парму, у меня возникло подозрение; он меня заинтересовал. Я спросил у него, какое несчастье заставило его просить милостыню.

— У меня нет денег, чтобы вернуться на родину.

— Что вы делали в Мадриде и почему оттуда уехали?

— Я поехал туда четыре года назад, в качестве слуги доктора Писторен, врача короля Испании; однако недовольный моей судьбой, я попросил его меня отпустить. Этот сертификат показывает вам, что он меня не прогнал.

— Что вы умеете делать?

— У меня прекрасный почерк, я могу быть секретарем, я могу быть писателем в моей стране. Вот французские стихи, которые я скопировал вчера, а вот итальянские.

— У вас прекрасный почерк, но можете ли вы писать правильно сами?

— Под диктовку, я могу также писать на латыни и на испанском.

— Правильно?

— Да, месье, когда мне диктуют, так как от того, кто диктует, зависит произвести исправления.

Я увидел, что этот молодой человек невежда; но несмотря на это, я пригласил его в свою комнату, я сказал Ледюку поговорить с ним по испански, и тот ответил ему достаточно хорошо, но когда я диктовал ему по итальянски и по французски, я нашел, что он незнаком с начальными правилами орфографии. Я сказал, что он не умеет писать, и, видя, что он расстроился, я его пожалел и сказал, что отвезу его за мой счет до Генуи. Он поцеловал мне руку и заверил, что я найду в нем верного слугу.