История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Я засмеялся про себя, вспомнив Золотурн. Я оказался принужден случаем говорить нежности Веронике, с которой за те две недели, что она у нас была, я не сказал ни слова. Я даже не слишком хорошо разглядел ее лицо, поскольку боялся потревожить чувства Розали.

То, чего я опасался, произошло. В сцене, где я должен был взять руку Вероники и сказать ей: « Si, bella Lindane, debbo adorati» [16] , вся компания зааплодировала, потому что я произнес эти слова так, как их надо произносить. Я покосился на Розали и впал в отчаяние, увидев ее беспокойство, хотя она и хотела его скрыть. Но игра Вероники меня удивила: она покраснела до крайности, когда я говорил ей, взяв и сжимая ее руку, что я ее обожаю; нельзя было лучше сыграть влюбленную. Мы назначили день последней большой репетиции на театре, и комедианты, чтобы подогреть любопытство, начали анонсировать и афишировать день первого представления, за восемь дней до него, в следующих выражениях: « Мы представим „Шотландку“ г-на де Вольтера, переведенную неизвестным пером, и мы поставим ее без суфлера ».

Но что только я ни делал после этой репетиции, чтобы успокоить Розали! Она была безутешна, она плакала и, высказывая мне упреки, говорила вещи самые обидные. Она сказала мне, что я влюблен в Веронику и что я срочно перевел эту пьесу, чтобы заявить ей об этом.

Я убедил ее, что она ошибается, разумными аргументами и свидетельствами самой постоянной нежности, и она, наконец, успокоилась, и на следующий день попросила у меня прощения, говоря, что хочет, чтобы я излечил ее от ревности, говоря с Вероникой в ее присутствии при каждом удобном случае. Она сделала больше. Будучи на премьере, она отправила мне чашку кофе с самой Вероникой, чем та была так же удивлена, как и я. В течение этого дня она не давала мне никаких знаков ревности и удвоила проявления вежливости по отношению к этой девушке, которая обладала глубоким умом, и в которую, я замечал, я мог бы влюбиться, если бы мое сердце было свободно.

В день первого представления она проводила Розали в ложу, которую я снял, где г-н Гримальди от нее не отходил. Комедия имела успех. Генуэзский театр, очень большой, был полон, не только народом, но и всем, что есть самого знатного и самого богатого в этом большом городе. Комедианты, игравшие без суфлера, сочтены были великолепными и, что необычно, пьеса повторялась пять раз. Росси, надеясь, быть может, что я дам ему еще что-нибудь, попросил у меня разрешения преподнести моей предполагаемой супруге подарок – шубу на рысьем меху, что было весьма щедро. Но вот какое несчастное происшествие внесло, по моей вине, разлад в прекрасную душу этого ангела во плоти, которому Господь позволил мне, однако, принести счастье.

– У меня есть некие подозрения, – сказала она мне однажды, – что я беременна. Какая радость для моей души, если я смогу подарить тебе красивого малютку!

– Если он родится в срок, он будет, наверняка, от меня, и он мне будет дорог.

– А если бы он родился двумя-тремя неделями раньше, ты бы не был уверен?

– Уверен – нет; но я бы его любил: он будет твой. Тем не менее, я бы о нем заботился.

– Он может быть только твой, и я в этом уверена. Ну вот, я несчастна. Этого не может быть, мой дорогой друг, чтобы я понесла от П-и, потому что он познал меня только один раз, да и то плохо, очень плохо, в то время, как мы – ты знаешь, с какой нежностью мы были столько раз вместе.

– Ах, сердце мое! Уйми свои слезы, умоляю. Ты права. То, что я тебе сказал, – это возможно, но маловероятно. Плод будет мой, я нисколько не сомневаюсь, успокойся.

– Как же мне теперь успокоиться, если я уверена, что ты можешь иметь сомнения?

Мы больше об этом не говорили, но я часто видел ее грустной и задумчивой. Нежный и влюбленный, я часами сжимал ее в своих объятиях, и она отдавалась любви, но ее радость, мне казалось, часто перемежалась со вздохами, странными для того ощущения надежности, в котором должна пребывать влюбленная душа. Я раскаивался, что сообщил ей мои глупые соображения.

Восемь-десять дней спустя она пришла ко мне и передала мне запечатанное письмо, сказав, что наемный слуга передал его ей, улучив момент, когда я не видел. Она сказала, что была этим оскорблена. Я велел его позвать и спросил у него, от кого получил он это письмо.

– Молодой человек, которого я не знаю, дал мне экю, чтобы я отнес письмо мадам, так, чтобы вы не видели, и пообещал мне два, если я принесу ему ответ завтра на площадь Банчи. Я не думаю, что совершил ошибку, потому что мадам всегда может сообщить вам об этом.

– Это так, но я вас отсылаю, потому что мадам здесь, и она, как вы видите, не распечатывала письмо и находит, что вы проявили неуважение.

Я сказал Ледюку заплатить и отпустить его. Я вскрыл письмо и увидел подпись П-и. Розали оставила меня и пошла в свою комнату работать вместе с Вероникой. Вот это письмо: