История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

Кортичелли утопала в слезах. У меня не хватило жестокости проводить ее без некоторого сочувствия. Она была в значительной мере наказана за свое дурное поведение. Я усадил ее пообедать со мной и, передав рекомендательное письмо к г-ну Рэберти и двадцать пять луи, из которых восемь следовали на текущие расходы, я пересказал ей то, что написал этому месье, который, согласно моему распоряжению, позаботится обо всем. Она попросила у меня чемодан, в котором у нее были три платья и превосходное манто, которое подарила ей м-м д'Юрфэ, когда она еще вела себя хорошо; но я сказал ей, что мы поговорим об этом в Турине. Она не посмела заикнуться о ларце и ограничилась слезами, но сочувствия у меня не вызвала. Я оставил ее гораздо более в порядке, чем она была при приезде, потому что у нее были прекрасные наряды, белье, украшения и прекрасные часы, что я ей дал. Это было больше, чем она заслуживала. В момент отъезда я проводил ее в коляску, скорее не для проформы, а чтобы еще раз рекомендовать ее возчику. Когда она уехала, я, почувствовав освобождение от тяжкой обузы, пошел проведать моего синдика, которого читатель еще не забыл. Я не писал ему со времени моего пребывания во Флоренции; он не должен был ничего обо мне знать, и я собирался насладиться его изумлением. И действительно, оно было велико; но после первого момента удивления он бросился мне на шею, расцеловал, проливая слезы радости и сказал наконец, что потерял надежду меня увидеть снова.

— Что поделывают наши дорогие подружки?

— Они чувствуют себя прекрасно. Вы — постоянный сюжет их воспоминаний и нежных сожалений; они сойдут с ума от радости, когда узнают, что вы здесь.

— Надо поскорее им сообщить об этом.

— Не сомневайтесь, я тотчас пойду их предупредить, что мы ужинаем сегодня вечером все вместе. Кстати! Г-н де Вольтер уступил свой дом «Отраду» (D'elices) г-ну герцогу де Вилару и переселился в Ферней.

— Мне это безразлично, так как я не собираюсь повидать его в этот раз. Я останусь здесь две или три недели, и полностью посвящу их вам.

— Вы нас осчастливите.

— Прежде чем уходить, прошу вас, дайте мне возможность написать три или четыре письма; я займусь этим до вашего возвращения.

Он оставил в моем распоряжении свое бюро, и я написал сразу моей гувернантке, м-м Лебель, что проведу двадцать дней в Женеве, и что если буду уверен, что увижу ее, охотно приеду в Лозанну. К своему несчастью, я написал также в Берн этому Асканио Погомас, или Джакомо Пассано, генуэзцу, плохому поэту, противнику аббата Кьяри, с которым я познакомился в Ливорно. Я сообщил ему, чтобы он ехал в Турин, ждать меня там. Я написал в то же время моему другу г-ну Ф., которому я его рекомендовал, передать ему двенадцать луи на дорогу.

Мой злой гений внушил мне мысль об этом человеке, который имел импозантную внешность, лицо настоящего астролога, чтобы представить его м-м д'Юрфэ как великого адепта тайных знаний. Вы увидите через год, дорогой читатель, насколько я вынужден был раскаяться, что последовал этой пагубной идее.

Отправившись вечером вместе с синдиком к нашим прелестным кузинам, я увидел, что продают красивую английскую коляску, и купил ее взамен моей, доплатив разницу в сто луи. Пока я торговался, дядя прекрасной теологини, что столь замечательно толковала различные тезисы, и которой я преподал столь нежные уроки физики, узнал меня, подошел меня обнять и пригласить на обед к нему на завтра.

Перед тем, как прийти к нашим любезным подругам, синдик известил меня, что мы там найдем очень красивую девушку, которая еще не посвящена в наши нежные мистерии.

— Тем лучше, — ответил я, — я буду вести себя соответственно и стану, может быть, ее проводником.

Я положил в карман шкатулку с дюжиной очень красивых колечек. Я давно понял, что эти пустяки могут многому поспособствовать.

Момент, когда я снова увидел этих очаровательных девушек, уверяю вас, был одним из самых приятных в моей жизни. Я встретил в них радость, удовлетворение, искренность, благодарность и страсть к наслаждениям. Они занимались любовью без ревности, без зависти и без любого из тех чувств, которые могут помешать их добрым отношениям между собой. Они воистину чувствовали себя достойными моего уважения, потому что наделяли меня своими милостями без всякой унизительной мысли, движимые тем же чувством, которое притягивало меня к ним.

Присутствие их новой подруги вынуждало нас ограничивать наши первые объятия тем, что называют благопристойностью, и юная вновь посвящаемая оказывала мне те же знаки внимания, краснея и не поднимая глаз.

После обычных речей, этих общих мест, что произносятся после долгого отсутствия, и некоторых двусмысленностей, которые нас заставляли посмеяться и должны были заставить эту юную Агнес задуматься, я сказал ей, что нахожу ее прекрасной как Амур, и что я готов поспорить, что ее разум, столь же прекрасный, как ее очаровательное лицо, не чужд некоторых предрассудков.

— У меня, — сказала она скромно, есть все предрассудки, диктуемые чувством чести и религией.