История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

Мы провели, таким образом, ночь, читая эту замечательную поэму, переведенную белым итальянским стихом. Но это чтение неоднократно прерывалось сдержанными смешками моей очаровательной ученицы. Она очень смеялась над случайностью, которая позволила Энею явить Дидоне яркие знаки своей нежности, хотя и весьма неудобным образом, но еще больше, когда Дидона, жалуясь на вероломство троянца, говорит, что могла бы еще его простить, если бы перед тем, как ее бросить, он сделал бы ей маленького Энея, которого бы она имела бы счастье наблюдать резвящимся на ее дворе. Клементина имела основание смеяться; но откуда известно, что не смеются, когда читают это на латыни? Si quis mihi parvulus aida luderet Eneas[11]. Лишь красота языка придает наружный блеск этой забавной жалобе. Мы окончили чтение лишь с окончанием ночи.

– Какая ночь, дорогой мой друг, – сказала она. Я провела ее с вами в радости сердца. А вы?

– В наивысшем удовольствии, наблюдая ваше.

– А если бы вы не видели моего?

– Удовольствие было бы на две трети меньше. Я в высшей степени люблю ваш ум, но скажите мне, прошу вас, полагаете ли вы возможным любить чей-то ум, не любя его оболочку?

– Нет, так как без оболочки он улетучится.

– Стало быть, я должен вас любить, и немыслимо, чтобы я провел шесть часов с вами тет-а-тет и не умер от желания осыпать вас поцелуями.

– Вы говорите правду, и я думаю, что мы противимся этому желанию лишь потому, что над нами довлеет долг, и мы окажемся унижены, если его преодолеем.

– Это верно; но если бы вы были созданы как я, это противоречие доставило бы вам гораздо больше огорчения.

– Больше, быть может, чем вы полагаете; но я скажу вам, полагаю, что сопротивление некоторым желаниям трудно только в начале. Мало помалу привыкаешь любить без всякого риска. Наши оболочки, которые нам теперь нравятся, становятся нам безразличны, и мы можем проводить вместе часы и дни без того, чтобы какое-то странное желание нам надоедало.

– Прощайте, прекрасная Геба, Спите спокойно.

– Прощайте, Иолай.

Глава X

Увеселительная поездка. Мое грустное расставание с Клементиной. Я уезжаю из Милана с любовницей Ла Круа. Мое прибытие в Геную.

Я бросился в постель, приказав Клермону на будущее больше меня не ждать. Я смеялся над проектом Клементины, которая полагала, что средством устранения аппетита для кого-нибудь является поставить перед его глазами любимые блюда, объяснив ему при этом, что ему запрещено к ним притрагиваться. Она не встречалась в этой области ни с кем, кроме меня, но слова, которые она мне сказала, что, если противиться желаниям, то человек не будет унижен, получив удовлетворение, были полны смысла. Унижение, которого он боится, происходит из преданности и уважения к своим обязанностям, и она оказывала мне честь, предположив, что я думаю, как она. Я должен был оставить ее так думать. Я заснул, решив никогда не предпринимать ничего с тем, кто мог вынудить меня потерять его доверие.

На следующий день я был разбужен очень поздно. Она пришла пожелать мне доброго утра, держа в руках «Верного пастыря».

– Я прочла первый акт, – сказала она; я не читала ничего, столь трогательного. Поднимайтесь. Мы прочтем второй перед обедом.

– Смею ли я подниматься перед вами?

– Почему нет? У мужчины очень мало есть такого, что требуется скрывать для соблюдения приличий.

– Будьте же добры подать мне эту рубашку.

Она передала ее, смеясь, и я, поблагодарив, сказал, что при первой возможности окажу ей такую же услугу.

– От вас до меня, – сказала она, краснея, – расстояние меньше, чем от меня до вас.

– Кстати, моя божественная Геба, вы ответили мне как настоящий оракул, как вы делали, когда вам поклонялись в Коринфе.

– Разве храм Гебы был в Коринфе? Сардини этого не говорил.

– Но Апполодор так говорил. Там было даже убежище. Но я прошу вас не уходить от вопроса. То, что вы сказали, противоречит геометрии. Дистанция от вас до меня должна быть такой же, как от меня до вас.

– Я сказала глупость.

– Вовсе нет. У вас была мысль, верная или нет, и я хотел бы ее знать.

– Ну что ж! Две дистанции зависят от подъема или спуска. Разве неправда, что спуск свойственен свободно отпущенному телу, без того, чтобы его нужно было толкать? Не правда ли также, что без толчка невозможен подъем? Если это правда, согласитесь, что я, будучи меньше вас, могу вас достичь, лишь поднимаясь, что трудно, в то время, как вам, для того, чтобы добраться до меня, достаточно отпустить тормоза, что легко. Поэтому, вы ничем не рискуете, позволяя мне сменить вам рубашку, но я весьма рискую, позволив вам проделать ту же операцию. Ваш бросок ко мне может меня обременить. Вы согласны?

– Согласен ли я? Я вне себя. Никогда не доказывался парадокс с большей убедительностью. Я мог бы к вам придраться, но предпочту промолчать, восхититься и преклониться.

– Благодарю вас, но оставим церемонии. Как смогли бы вы ко мне придраться?