История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Лошади были запряжены, верховая лошадь, которую я нанял для себя, чтобы ехать до Тур дю Пэн, была также готова. Выпив наскоро чашку кофе, мы спустились, я попрощался с Их Превосходительствами и со всеми остальными. Последней была Марколина, которую я поцеловал в последний раз и которую увидел, счастливой, лишь одиннадцать лет спустя. Оторвавшись от ее дверцы, я сел на лошадь и держался рядом, смотря на нее, пока почтальон не тронул лошадей. Я пустился в галоп, стремясь загнать лошадь и погибнуть вместе с ней, но смерть не приходит никогда, когда несчастный к ней стремится. Я сделал восемнадцать лье за шесть часов, и когда увидел несчастную кровать, которая тридцать часов назад давала приют моей любви, я быстро лег, не надеясь обрести в воображении того, чем не мог более обладать в реальности. Я однако проспал глубоким сном до восьми часов и, съев затем со зверским аппетитом все, что мне принес Клермон, снова заснул и на следующий день снова оказался в состоянии жить дальше. Желая отвлечься, я сказал Клермону, чтобы он сообщил хозяину, что я буду есть за табльдотом, и чтобы он также сказал, где можно купить приличную коляску, потому что я хочу уехать пораньше, насколько это возможно.

Табльдот отеля «Парк» был сказочный. Он стоил по тридцать су с головы, я не понимал, как хозяин может сводить концы с концами. Общество было достаточно хорошее; что мне понравилось, это его разнообразие. Приходили и уходили иностранцы, я ни с кем не разговаривал; когда мне кто-нибудь нравился, я уже не видел его больше за следующей едой. На следующий день после отъезда Марколины я мог уже ехать. Я купил коляску, называемую «солитер» (одиночка), с тремя стеклами, двухколесную, с оглоблями, с рессорами Амади, обитую малиновым велюром, почти новую. Я приобрел ее за сорок луи. Я отправил в Париж дилижансом два больших чемодана, оставив при себе только сумку с пальто и свой несессер, и собрался выехать назавтра в домашнем платье и ночном колпаке, решив сойти со своего солитера только через пятьдесят восемь станций, по самой хорошей дороге Европы. Решившись ехать в одиночку, я хотел таким образом воздать честь моей дорогой Марколине, которую не мог забыть. Распорядитель за столом сказал мне, что я приобрел эту коляску лишь благодаря объявлениям, на изучение которых он потратил четверть часа. За нее просили тридцать восемь луи, и он захотел получить сорок, но мой слуга их уже заплатил. Он спросил, когда я выезжаю, и я ответил, что завтра в шесть часов утра, намереваясь быть в Париже через сорок восемь часов. Четверть часа спустя, когда я, будучи один в моей комнате, укладывал мои дорогие безделушки и мои бриллианты в шкатулку, вошел Клермон, говоря, что тот торговец, что был за столом вместе со своей дочерью рядом с ним, находится с нею в прихожей и хочет со мной поговорить. Я пригласил его войти и запер свою шкатулку.

— Месье, я хочу попросить вас об одолжении, которое, если вы мне его сделаете, доставит вам лишь малое неудобство, но которое окажется очень чувствительно для меня и для моей дочери.

— Что могу я для вас сделать, учитывая, что я отъезжаю завтра в шесть часов?

— Я это знаю, потому что вы говорили об этом за столом; но это не помеха, хотя мы и не будем готовы к этому времени. Я попросил бы вас взять с собой мою дочь в вашу коляску; я готов, разумеется, оплатить лошадь, сколько она вам стоила, а я сам поспешу верхом во весь опор.

— Вы, кажется, не видели мою коляску.

— Извините, я ее видел. Это солитер; но сиденье там достаточно глубокое, и если вы сядете слегка в глубине, она сможет поместиться на этом же сиденье. Это неудобно, я понимаю, но если бы вы могли знать, насколько это для меня важно, вы, я уверен, пошли бы на это неудобство вполне охотно. В дилижансе все места заняты вплоть до следующей недели, а если я не окажусь в Париже через шесть дней, я потеряю мой заработок. Если бы я был богат, я взял бы почтовых, наняв двуколку, но это будет мне стоить четыреста франков. Единственное, что мне остается, это выехать завтра дилижансом, усевшись на империале вместе с дочерью, и вы понимаете, какие неудобства это ей доставит. Видите, она плачет.

Я внимательно на нее поглядел и счел ее такой, что невозможно мне было бы, путешествуя с ней наедине, сдержать себя в определенных рамках. Кроме того, моя душа пребывала в печали. Мучение, которое я испытывал от расставания с Марколиной, отвратило меня не от женщин, но от любви; я подумывал лишь о том, чтобы избежать всякой опасности возникновения отношений, имеющих возможное продолжение; мой покой, мой душевный мир требовали, чтобы я согласился на этот проект. Эта девушка, говорил я себе, может оказаться, к моему несчастью, настолько очаровательной, как по уму, так и по характеру, что я рискую в нее влюбиться, если окажу любезность, о которой меня просят.

Поразмышляв добрые четверть часа, я ответил ему, не глядя на девицу, что его положение вызывает у меня сочувствие, но я не знаю, что здесь поделать, так как предвижу, что могут возникнуть нежелательные неудобства.