Может, потому что они не голодали – нас всех кормило море. Кроме того, барон, не охотившийся сам, не запрещал другим охотиться в своем лесу. Да и поля наши, обрабатываемые в соответствии с последними достижениями сельскохозяйственной науки, давали достаточно зерна и кормовых трав (кстати, картофель мы начали выращивать первыми в округе).
А может, еще и потому, что скромность и непритязательность обитателей замка Меридор не давали повода упрекнуть их в роскоши и расточительстве. Ну не были мы ни тиранами, ни кровопийцами!
Как бы то ни было, мы продолжали жить, с тревогой встречая каждый новый день. Жизнь человеческая ничего не стоила. Достаточно было малейшего подозрения не то что в причастности в контрреволюционному заговору, а даже только в сочувствии к роялистам.
С ужасом узнали мы, что замок Комбург превращен в казенную крепость, а его хозяева, граф и графиня де Шатобриан, отправлены на эшафот. Я не могла без слез думать о том, как бедный Франсуа, младший брат погибшего, воспримет это известие.
Милый мой друг, мы так давно с ним не виделись! Последняя наша встреча состоялась весной 1786 года. Вскоре после этого он записался младшим лейтенантом в Наваррский полк, отвергнув карьеру как флотского офицера, так и клирика.
Мы продолжали переписываться.
Поначалу его письма излучали оптимизм и жизнерадостность. В восторженных выражениях он описывал блеск королевского двора, доступ к которому получил благодаря древнему имени и многочисленным связям своего семейства.
Но со временем настроение Франсуа начало меняться. Его стали раздражать чудовищная роскошь, пустые забавы и бессмысленное времяпрепровождение. Светские салоны, которые он посещал, оказались заполнены пустоголовыми велеречивыми болтунами и жеманными сплетницами. Он стал тяготиться великосветским обществом и сблизился с литературными кругами. В своем последнем письме он писал, что литературное творчество привлекает его все больше и больше, и даже намекал, что приступил к созданию некоего шедевра.
А потом наступил 1789 год, и наша переписка прервалась. Я не знала, что с ним, где он. И жив ли вообще.
Я отсидела все части тела, какие у меня были, но уходить с валуна так не хотелось. Решив, что, раз больше нет сил сидеть, тогда можно полежать, я растянулась во весь рост. Камень приятно грел спину, я снова закрыла глаза и в который раз попыталась освободиться от мыслей вообще. Безрезультатно. Перед глазами немедленно возник образ того, о ком я думала тысячу раз, безумно устала думать, но не думать не могла.
Жером.
Высокий, сильный, красивый. В синей форме с красной выпушкой.
Матильду чуть удар не хватил, когда она узнала, что ее сын записался в Национальную гвардию. Это произошло нынешней весной, в апреле, когда началась война с Австрией.
Я вспоминала, как он отсутствовал весь день и появился только поздно вечером. Сразу ушел в свою комнату, отказавшись ужинать. А потом, примерно через час, пришел к нам с отцом в гостиную. Папа читал, я занималась штопкой, а Матильда с Катрин чистили серебро.
Жером подошел к барону и встал перед ним на колени. Это было так дико! Отец выронил книгу, а Матильда ложку.
– Простите меня, крестный, – голос Жерома дрожал, а лицо выражало одновременно упрямство и отчаяние.
– Господь милосердный, что ты натворил? – отец так сильно схватился за подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели.
Жером опустил голову, но потом справился с волнением и взглянул ему прямо в лицо.
– Я сегодня был в Сен-Мало. Там на площади возле ратуши записывали в гвардию.
Отец побледнел, Матильда покраснела.
– Я записался. Солдатом.
Тут я так больно уколола палец, что выступила кровь. А Матильда что-то прохрипела и рухнула на пол. Собственно на этом разговор и закончился. Отец ушел в себя и молчал весь остаток дня. Жером перенес мать на постель, и мы с Катрин привели ее в чувство.
Она обвела нас мутными глазами, затем ее взгляд остановился на сыне и стал более осмысленным. Через секунду она все вспомнила и заплакала. Не заголосила, не принялась причитать, просто закрыла глаза, из которых все текли и текли слезы.
– Оставьте нас, – попросил Жером.
И мы с Катрин молча вышли.
Ночью мне не спалось. Я проворочалась в постели какое-то время, а потом оделась и пошла туда, где мне всегда было хорошо – на конюшню.
Сонный Малыш встретил меня тихим ржаньем. Я обняла его за шею и уткнулась носом в теплую шкуру. Мое сокровище. Маленький сорванец вырос в рослого красавца. Характер у него был не сахар, как и у его мамаши. Кроме меня он подпускал к себе только Гастона и Жерома.
Я вздохнула.
– Скоро ты будешь подпускать только меня и Гастона.
Малыш затряс головой, соглашаясь с услышанным. Матильда называла его дьяволом и боялась, как огня, поскольку наглец норовил укусить ее за зад всякий раз, как она оказывалась в пределах досягаемости.
– Хулиган, – я любовно погладила его по щеке. Малыш счастливо выдохнул и положил голову мне на плечо.
– Жанна, ты здесь?
Я оглянулась и в дверном проеме увидела высокий черный силуэт.
– Я знаю, ты здесь. Выходи. Ну, хоть ты-то от меня не прячься!