История Железной империи

М. Н. Суровцову повезло с учителем: обучение проходило под заботливым руководством первоклассного знатока истории и культуры Китая — академика В. П. Васильева. Именно он, определяя тему научных занятий студента из Сибири на кафедральный конкурс «для соискания медали», предложил заняться тем, что по справедливости считал «неразработанным» — историей киданей, которая вместе с историей чжурчжэней создавала мнимый «перерыв» в последовательном ходе событий эпохи средневековья Дальнего Востока и Центральной Азии. Такая тема определила дипломное сочинение М. Н. Суровцова — «О владычестве киданей в Средней Азии». Оно, по завершении курса обучения с «отличными познаниями» в китайском, маньчжурском и монгольском языках, истории китайской и монгольской литературы, истории Востока и России, а также русской словесности, позволило ему решением Совета университета получить 31 мая 1872 г. ученую степень кандидата.

Быть может, общая, напрашивающаяся ныне оценка труда М. Н. Суровцова покажется кому-то преувеличением и произведет впечатление личной пристрастности, но, учитывая результаты новых веяний в «перестроенной» науке Отечества, труд этот по значимости превосходит уровень, необходимый для ученой степени доктора. И дело заключается не только в том, что М. Н. Суровцову удалось успешно преодолеть при переводе «Ляо ши» головоломные сложности средневекового китайского языка, перед которыми отступил, обратившись к этому же источнику в середине XX в., такой блестящий знаток древнекитайского языка, как В. С. Таскин, и что он в ряде случаев точнее и проникновеннее чувствовал и передавал суть летописного текста, чем такие видные исследователи истории киданей, как Г. Франке, Фэн Цзяшэн и К. А. Витфогель. Особо важно иное обстоятельство — М. Н. Суровцов, досконально проштудировав все четыре каноничных для династийных хроник раздела — бэньцзи, няньбяо, шу и лечжуань, которые включали в себя 116 цзюаней текста, и «Цидань го чжи» (для уточнений), не просто пересказал в дипломе источник, как принято было делать в историческом востоковедении XVIII и первой половины XIX в. Он, преднамеренно отойдя от принятой манеры сочинения кафедрального диплома, поставил во главу угла анализ проблем историко-культурных, политических и социально-экономических, что превратило его исследование в новаторский по методике и методологии труд, сравнимый с лучшими образцами исторических сочинений европейского востоковедения той поры. Сам М. Н. Суровцов весьма скромно оценивал весомость завершенного труда, ссылаясь на «первоначальный дебют» в своих занятиях историей, «малоопытность в распределении времени, оставшегося от других занятий», что обусловило необработанность всего накопленного материала и, как следствие, написание диплома, «нисколько не претендующего на научное значение».

Достаточно, однако, бегло затронуть пару исторических проблем, отраженных в рукописи (ее составляют пять «тетрадей»; одна из них, посвященная «Си Ляо», не сохранилась), чтобы стала очевидной несправедливость подчеркнуто уничижительной самооценки содеянного студентом уже «в дебюте» ученых занятий[9]. Принимаясь за написание истории киданей, М. Н. Суровцов поставил перед собой весьма неординарные задачи. Примечательно, что ему хотелось «прояснить знаменательный век Чингиса настолько, насколько это можно сделать через обзор деятельности... киданей, смененных чжурчжэнями, защищавшимися против ополчений сказанного завоевателя... и тот век, в котором мы встречаем грозные полчища монголов, кои двинулись в Европу и поработили Россию. [Ведь] век Чингисханидов был подготовлен в глубине Азии собственными историческими событиями, исходная точка которых лежала у Великой стены, в двух народностях, сменивших одна другую — [киданях и чжурчжэнях]»[10].