Одна невеста с западных рубежей так оценивала свое положение: «У меня уже были свои соображения по поводу того, что муж глава дома. Я уже потихоньку выяснила, что ему не нравится слово „подчиняться“ в брачной клятве. Так или иначе, это слово следовало оттуда выкинуть. Я уже была послушной хорошей дочерью для своих родителей. Теперь я женщина и способна разделить заботу о семье с мужчиной. Его и мое мнение должны обладать равным весом»[396]
. Можно предположить, что так считали многие женщины, которые вышли замуж по любви и надеялись на равенство в браке.Хотя мы располагаем множеством свидетельств о счастливых браках от жительниц самых разных уголков континента, немало и более печальных историй, которые завершались побегом или разводом. Мужья бросали жен и детей из‐за выпивки, депрессии, безволия или ради другой женщины. Иногда из семьи уходила жена – о таких случаях сообщают газетные объявления в разделе с пропавшими людьми. Она могла и не убегать, но подать на развод, что особенно часто случалось в только осваиваемых и заселяемых землях, поскольку законодательство там было относительно мягким.
Зачастую муж и жена просто расходились и не начинали трудоемкий бракоразводный процесс, пока один из них не собирался вновь вступить в брак. Но даже если такое желание возникало, в такой огромной стране, как США, легко было попросту затеряться и создать новую семью, уже имея одну. Двоебрачие «было довольно распространено в США в XIX веке»[397]
.Лишь немногие женщины могли вернуться в лоно семьи и прибегнуть к ее поддержке. К счастью, так смогла сделать Бефания Оуэнс-Эдейр, оставив своего никчемного мужа в Орегоне. Четыре года проведя в браке, восемнадцатилетняя Бефания с младенцем на руках вернулась в родительский дом и подала на развод. Когда женщина постарше спросила ее, почему она решилась на такой поступок, Бефания ответила: «Потому что он нещадно сек моего ребенка, бил и душил меня». В это тяжелое время ей казалось, что беды захлестнули ее с головой: «К мужу я потеряла последнюю любовь и уважение; развод стал клеймом на всю жизнь, а мой двухлетний сын часто хворал»[398]
.И все же ее ждала выдающаяся жизнь. Сперва она вернулась в школу и закончила образование. Затем она взяла себе шестнадцать учеников, с которыми занималась три месяца и брала по два доллара. Она съехала из родительского дома, зарабатывая учительством, стиркой и сбором черники. Несколько лет она шила платья и шляпы. И в 1870 году она смогла оплатить своему сыну учебу в Калифорнийском университете в Беркли.
И в этот момент ее жизнь кардинально изменилась. Она решила изучать медицину. Одолжив у врача учебник анатомии Грея, она изучила процессы, происходящие в человеческом организме, и смогла поступить в Школу эклектической медицины в Филадельфии[399]
. Поскольку женщин не принимали в наиболее авторитетные медицинские школы и полагали, что медицина – мужская профессия, семья Бефании почувствовала себя «опозоренной». И все же ей удалось завершить свое образование в Филадельфии и продолжить его в Мичигане в одном из первых университетов, который начал выпускать женщин-врачей. В 1880 году в возрасте 40 лет она получила свой диплом и вернулась в родной Орегон, где стала широко известна как «леди-врач» и проработала еще двадцать пять лет.Бефании Оуэнс-Эдейр посчастливилось жить в то время, когда патриархальные порядки, регулировавшие жизнь американских и британских женщин, начали давать слабину. Законы, принятые в Великобритании с 1857 по 1882 год, а в Америке – в начале 1840‐х, подарили женщине более широкие возможности. Одинокие и разведенные женщины теперь могли получить образование или развивать карьеру, если им претило становиться домохозяйками.
Женский вопрос и новая женщина
В третьем акте пьесы Генрика Ибсена «Кукольный дом» герои – муж Хельмер и жена Нора – ведут необычный спор. Он говорит ей: «Ты прежде всего жена и мать». Она отвечает: «Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком»[400]
.Премьера пьесы, состоявшаяся в декабре 1879 года в Королевском театре Копенгагена, окончилась скандалом. Зрители были глубоко возмущены тем, что главная героиня слагает с себя роль жены и матери, оставляет детей и мужа и начинает независимую жизнь. В Норвегии, где пьеса была опубликована за несколько недель до датской премьеры, на Ибсена обрушились консервативные критики. И хотя Ибсен, как правило, относился к такого рода нападкам с юмором, в этот раз он решил уступить и прислушаться к своим хулителям по всей Скандинавии. В той версии постановки, которая показывалась в Германии, он изменил концовку. Если в первом варианте пьесы Нора уходила из дома, хлопнув дверью, то в новой редакции Хельмер заставлял ее взглянуть на спящих детей, она опускалась на пол, выкрикивала: «О, хотя это преступление против себя, я не могу их оставить!» – и занавес падал.