История Жиль Бласа из Сантильяны

Ах, сколь я был бы счастлив, исполняя эти благородные поручения, с каждым днем входя все больше и больше в милость к первому министру и лаская себя самыми радужными надеждами, если б мог быть сыт одним только тщеславием! Прошло уже более двух месяцев, как я отказался от своей великолепной квартиры и снял крошечную меблированную комнату, из самых скромных. Это меня огорчало, но так как я уходил с раннего утра, а возвращался домой только чтоб переночевать, то терпеливо нес свой крест. Целый день я проводил на сцене, т. е. у герцога, разыгрывая роль важного сеньора. Но как только я попадал в свою конуру, сеньор испарялся, и его место заступал бедный Жиль Блас без гроша денег и, что еще хуже, без всякой возможности их раздобыть. Не говоря о том, что гордость мешала мне признаться в своей нужде, я к тому же не знал никого, кто мог бы мне помочь, кроме дона Наварро, знакомством с которым я так пренебрег, с тех пор как попал ко двору, что не смел теперь к нему обратиться. Мне пришлось продать свои вещи одну за другой и оставить себе только самое необходимое. Я перестал ходить в трактир, так как у меня не было чем заплатить за обед. Как же я поддерживал свое существование? Не скрою этого от вас. Каждое утро нам приносили в присутствие на завтрак крошечный хлебец и наперсток вина: вот и все, что давал нам министр. За весь день я питался только этим, а вечером по большей части ложился без ужина.

Таково было положение человека, блиставшего при дворе, где ему надлежало вызывать не столько зависть, сколько сожаление. Но в конце концов я уже не мог дольше выносить лишений и решил сообщить о них герцогу, как только найду подходящий случай. К счастью, он представился в Эскуриале [156] , куда король и инфант отправились несколько дней спустя.

Глава VI Как Жиль Блас поведал о своей бедности герцогу Лерме и как сей министр поступил с ним после этого

Когда король пребывал в Эскуриале, то все, кто находился в свите, содержались на его счет, а потому я не испытывал в это время никакой нужды. Я спал в гардеробной подле герцогской опочивальни. Однажды утром, встав, по своему обыкновению, на рассвете, этот министр приказал мне взять письменные принадлежности и бумагу и последовать за ним в дворцовый сад. Мы уселись под деревьями, и по приказу герцога я принял позу человека, пользующегося своей шляпой в качестве пюпитра; сам он, держа в руках бумажку, притворялся, будто читает ее. Глядя на нас издали, можно было подумать, что мы заняты весьма важными делами, а на самом деле мы болтали о пустяках, которые его светлость отнюдь не презирал.

Прошло уже более часа, как я развлекал герцога разными шутками, черпая их из своей игривой фантазии, когда две сороки уселись на деревья, бросавшие на нас свою тень. Они принялись так громко стрекотать, что привлекли наше внимание.

– Эти птицы, по-видимому, повздорили, – заметил герцог. – Хотел бы я знать причину их ссоры.

– Желание вашей светлости, – отвечал я, – напомнило мне одну индийскую басню, которую я вычитал у Бидпаи [157] или какого-то другого баснописца.

Министр пожелал узнать ее содержание, и я рассказал ему следующее:

– В Персии некогда царствовал один добрый государь, который не обладал достаточными способностями, чтоб управлять страной, а потому возложил все заботы об этом на великого визиря. Сей министр, по имени Аталмук, был человеком весьма одаренным. Бремя управления столь обширной монархией нисколько его не тяготило, и при нем всегда царил мир. Благодаря его стараниям подданные прониклись любовью и уважением к царской власти и нашли в визире, преданном своему государю, любящего отца. В числе секретарей Аталмука был молодой кашмирец, по имени Зеангир, которого он любил больше других. Он находил удовольствие в беседе с Зеангиром, брал его с собой на охоту и не скрывал от него даже самых тайных мыслей. Однажды, когда они охотились вместе в каком-то лесу, визирь увидал двух воронов, каркавших на дереве, и сказал своему секретарю:

– Мне бы очень хотелось знать, о чем разговаривают эти птицы на своем языке.

– Господин, – отвечал кашмирец, – ваше желание может быть исполнено.

– Каким же образом? – спросил Аталмук.

– А вот как, – возразил Зеангир. – Один дервиш-чернокнижник обучал меня птичьему языку. Если вам угодно, я подслушаю разговор этих птиц и повторю вам слово в слово то, о чем они беседуют.

«Визирь согласился. Тогда кашмирец подошел поближе к воронам и притворился, будто внимательно их слушает, а затем, вернувшись к визирю, сказал:

– Поверите ли вы, господин мой, что их разговор касается нас.

– Быть не может! – вскричал визирь. – И что же они говорят?