История жирондистов Том I

Таким образом, через 14 дней после победы, сообща достигнутой над троном, Собрание оказалось доведено до того, что обратилось к Коммуне и к народу с обвинением в убийстве. На следующий день оно издало декрет о заточении всех священников, которые отказались от присяги гражданской конституции духовенства.

Взятие Лонгви на некоторое время прервало борьбу между Собранием и Коммуной и заменило эту борьбу соперничеством в выборе средств для избавления отечества от опасности. Жирондисты, якобинцы, кордельеры наперебой подавали голоса за чрезвычайный набор в армию, за вооружение и снаряжение войск, за доставку пушек. Верньо предложил декрет о смертной казни для каждого гражданина осажденного города, кто только заговорит о сдаче. Люкнера заменили генералом Келлерманом.

Пока Дантон старался вдохнуть в правительство силу своими жесткими распоряжениями, Робеспьер, не так высоко поднявшийся после события, в котором не участвовал, вновь стал возвышать голос, как бы стараясь объяснить народу смысл и значение сражения. «Французская нация, — писал он, — дошла до такого предела общественных бедствий, когда у нации, как и у частных лиц, остается только одна обязанность — заботиться о своем собственном существовании. В 89-м году народу помогала часть аристократии, в 92-м нация для своего спасения должна рассчитывать только сама на себя. Французы! Припомните о тех чудесах разума и храбрости, которые поставили вас выше всех народов на свете; вспомните о тех бессмертных принципах, которые вы имели смелость и славу провозгласить первыми, чтобы пробудить человечество из мрака и рабства! Французы, будьте бодры и стойки: нужно, чтобы пали короли, или падут французы! Сломайте же последние звенья в опутывающей вас цепи королевской власти! Призовите в Конвент только людей свободных от всяких интриг и подлостей, которые считаются добродетелями лишь у придворных! С этих пор вы в войне со всеми вашими притеснителями! Вы не найдете мира ни в чем другом, кроме победы и кары!»

Что касается Петиона, который сделался предметом платонического поклонения комиссаров новой Коммуны и получил от них имя Отца Отечества, то он время от времени показывался на трибуне Собрания, чтобы оправдывать снисходительным тоном действия этого учреждения. Счастливая улыбка, которая всегда сияла на его губах, плохо скрывала горечь, какую ему приходилось испытывать в мэрии. Он стал заложником ратуши. Настоящим мэром был Дантон. Он пренебрегал Законодательным собранием для Коммуны, с которой вступал в переговоры обо всех правительственных распоряжениях; он стал ее исполнительной властью.

Дантон, по соглашению с Маратом, разделил муниципальный совет на отдельные комитеты. Они стали прототипом тех, которые позже сосредоточили правительственную власть в Конвенте. Верховный комитет назывался Комитетом общественного контроля. Состоял он из небольшого числа людей, избранных и «очищенных» по вкусу Марата и Дантона. Этот комитет опережал все декреты Собрания, вызывал к себе граждан, арестовывал их, наполнял тюрьмы, отправлял обязанности полиции по всей стране. Ничто не могло противиться Дантону. Когда этот человек задумывал преступление, оно становилось актом правительственной власти. Если сам он и не замышлял того, то все-таки допускал, чтобы преступления готовились во мраке прямо рядом с ним.

Двадцать девятого августа на ночном заседании Собрание, потрясенное известиями с границы, старалось поставить свою преданность отечеству вровень с величиной опасности. Предложения следовали одно за другим.

Подавались голоса о наборе людей, о доставке лошадей, оружия и т. д. Дантон вошел в зал во главе своих товарищей и поднялся на трибуну с видом человека, у которого созрело решение.

«Исполнительная власть, — сказал он, — возлагает на меня обязанность сообщить Национальному собранию о распоряжениях, сделанных для спасения отечества. Путем потрясения мы низвергли деспотизм, путем великого национального потрясения мы заставим отступить самих деспотов! До сих пор мы видели только лицемерную войну Лафайета; теперь нам нужно вести войну более страшную. Пора поднять народ, чтобы он всей массой бросился на врагов! До настоящей минуты запирали выходы из столицы — и хорошо делали: важно было схватить изменников; но, даже если бы пришлось арестовать целые тридцать тысяч, они все-таки должны быть арестованы завтра же, и пусть завтра же Париж начнет налаживать тесные контакты со всей Францией! Мы требуем от вас полномочий производить обыски, где сочтем нужным. Что сказала бы Франция, если бы Париж, оцепенелый, неподвижный, ожидал прибытия врагов? Французский народ хотел быть свободным, он таковым станет».