История жирондистов Том I

Герцог Шартрский, который сам около трех часов с оружием в руках выдерживал град ядер и картечи прусской артиллерии у мельницы Вальми, замечает опасное положение своего начальника. Он во всю прыть устремляется ко второму ряду солдат, увлекает резерв конной артиллерии, прикрывает беспорядок в центре, собирает фуры, возвращает их артиллеристам, поддерживает огонь, изумляет неприятеля и, наконец, останавливает его порыв.

Но герцог Брауншвейгский не хочет давать французам времени укрепиться. Он формирует для атаки три колонны, поддерживаемые двумя флангами. Эти колонны продвигаются, несмотря на огонь французских батарей, и готовы поглотить своей массой мельницу Вальми. Келлерман, который только что восстановил порядок в своих рядах, сходит с лошади, бросает ее узду вестовому, велит отвести животное за ряды, показывая солдатам этим отчаянным поступком, что для него нет выбора между победой и смертью. Армия понимает генерала. «Друзья мои! — восклицает Келлерман голосом, дрожащим от энтузиазма. — Вот удобная минута для победы. Подпустим неприятеля, не делая ни одного выстрела, и ударим в штыки!» Сказав эти слова, он поднимает свою шляпу, украшенную трехцветным султаном, и размахивает ею, надев на острие сабли. «Да здравствует нация! — кричит он еще более громким голосом. — Победим для нее!»

Это восклицание генерала, переходя из уст в уста, обходит всю линию; повторяемое теми, кто произнес его первые, усиленное присоединившимися к общему крику, оно образует необъятный возглас, подобный голосу отечества, которое само воодушевляет своих первых защитников. Это восклицание целой армии, продолжающееся больше четверти часа и разносимое перекатами от одного холма к другому, в промежутках между громом пушек, успокаивает армию ее же собственным голосом. Французские солдаты, подражая знаменательному движению своего генерала, поднимают свои шляпы и каски на концах своих штыков и машут ими в воздухе, как бы приветствуя победу.

«Она наша!» — восклицает Келлерман и устремляется навстречу прусским колоннам, распорядившись удвоить залпы артиллерии. При виде этой армии, которая как бы сама собою колыхнулась вперед, под картечью восьмидесяти орудий, прусские колонны колеблются, останавливаются, приходят на минуту в беспорядок. Келлерман все наступает. Герцог Шартрский, с трехцветным знаменем в руке, несется со свой кавалерией вслед за пушками. Герцог Брауншвейгский, дальновидный старый солдат, экономящий кровь, что характеризует истинных полководцев, тотчас видит, что его атака должна осечься перед подобным энтузиазмом. Он хладнокровно формирует передние ряды своих колонн, велит трубить отбой и медленно, не будучи преследуем, отступает на прежние позиции.

Батареи умолкли с той и с другой стороны. Между двумя армиями вновь образовалось свободное пространство. Битву, как бы по безмолвному соглашению, прервали до четырех часов вечера. В это время король Прусский, в негодовании на колебание и бессилие своей армии, сформировал сам, из отборных частей пехоты и кавалерии, три грозные колонны и, проезжая верхом вдоль фронта своих солдат, горько упрекал их за посрамление знамени монархии. Колонны двигаются по команде своего государя. Король, окруженный генералами, идет в первых рядах, открыто подвергаясь огню французов, который уже сильно разредил его штаб. Неустрашимый как истинный потомок Фридриха, он командует войском как король, ревниво радеющий о чести своей нации, и подвергается опасности как солдат, который считает свою жизнь мелочью в виду победы.

Все было бесполезно. Прусские колонны отступили, оставив на дороге кровавый след и восемьсот трупов. Келлерман провел ночь на высоте Вальми, среди раненых и убитых, с полным основанием считая эту десятичасовую канонаду победой. Впоследствии генерал хотел соединить свое имя с именем Вальми и отказал в завещании свое сердце деревне этого имени, желая, чтобы самая благородная часть его покоилась на арене самой дорогой его славы, подле товарищей его первого сражения.

Пока французская армия торжествовала при Вальми, Конвент устанавливал в Париже республику. Курьер, который вез в армию известие о провозглашении республики, и другой курьер, везущий в Париж известие о неудаче союзников, встретились в окрестностях Шалона. Таким образом, победа и свобода встретились, как бы предсказывая Франции, что счастье останется ей верным, пока она сама будет верна делу народа.

Дюмурье вернулся в свой лагерь под гул последних пушечных выстрелов Келлермана. Он был слишком дальновиден, чтобы не заметить ошибки своего генерала. Герцог Брауншвейгский и на следующий день оставался тем же, кем был накануне: он растянул свое правое крыло по другую сторону холма Жизокур и отрезал дорогу в Шалон.