Вы слышите каждый день в этих стенах и вне их яростные крики: „Если хлеб дорог, то виновник этого в Тампле; если звонкая монета редка, если наши армии худо снабжены припасами, то причина всего этого в Тампле; если нам каждый день приходится выносить зрелище общественных беспорядков, то опять-таки причина этого в Тампле!“ Те, кто говорят подобное, хорошо знают, что дороговизна хлеба, исчезновение денег, расточение запасов наших армий, скудость в народе происходит от других причин. Каковы же их намерения? Кто мне поручится, что те же самые люди не закричат после смерти Людовика с еще большей свирепостью: „Если хлеб, дорог, если звонкой монеты мало, если наши армии худо снабжены, если бедствия войны усилились объявлением ее со стороны Англии и Испании, то причина этого в Конвенте, который вызвал такие обстоятельства опрометчивым осуждением Людовика XVI!“? Кто мне поручится, что среди этой новой бури, когда выйдут из своих логовищ убийцы 2 сентября, вам не покажут покрытого кровью, с титулом освободителя, того вождя, который — скажут — сделался необходимым? Кто может обитать в городе, где господствуют отчаяние и смерть? А вы, трудолюбивые граждане, все богатство которых составляет труд, когда способы к труду будут уничтожены, что с вами станет? Чьи руки подадут помощь вашим доведенным до отчаяния семействам? Или вы пойдете разыскивать тех ложных друзей, тех вероломных льстецов, которые низвергли вас в пропасть?
Но нет! Эти дни скорби для нас никогда не наступят! Эти убийцы — трусы! Они знают, что если бы осмелились на свой заговор против безопасности Конвента, то Париж вышел бы наконец из своего оцепления, а все департаменты соединились бы с Парижем для искупления злодеяний, которыми они уже и так чрезмерно запятнали самую достопамятную из революций. Я уверен, что свобода не в их власти. Но разрушение Парижа, раздор в федеративных властях, который будет его результатом, все эти беспорядки, более вероятные, чем междоусобная война, которой нам угрожали, — не стоят ли быть брошенными на те же весы, где взвешиваете вы жизнь Людовика? Во всяком случае, я объявляю: каково бы ни было постановление Конвента, я буду считать изменником отечества того, кто не подчинится этому приговору. Если действительно одержит верх мнение об апелляции и если мятежники, возмутившись против этого торжества национального самосознания, дойдут до восстания, то вот ваш пост; вот стан, в котором вы, не бледнея, будете ждать своих врагов».
Эта речь, казалось, вырвала на мгновение у Конвента жизнь Людовика XVI. Фоше, Кондорсе, Петион, Бриссо отделили человека от короля и месть от победы и поочередно произнесли слова, достойные свободы. Но уже на другой день после этих речей подозрительность и ненависть заглушили рассудок.
Иллюстрации