История жирондистов Том I (с оригинальными иллюстрациями)

Королю отправляют послание о происшедшем, чтобы и он насладился согласием своего народа. Король приезжает. Волнение вырывает у него несколько трогательных слов, удваивающих восторг Собрания. «Я составляю с вами единое целое», — говорит он голосом, в котором слышатся слезы. Король выходит, сопровождаемый до самого своего дворца благословениями толпы. В знак своего доверия он приказывает отворить сад Тюильри, запертый с 20 июня. Толпа бросается туда и осаждает с криками любви те самые окна, которые еще накануне осаждала с оскорблениями.

Королевская семья поверила наступлению хороших дней. Увы! Первый день, которым она насладилась после стольких лет страдания, не продолжался даже до вечера.

Постановление, прекращавшее официальную деятельность Петиона и принесенное на вечернее заседание Собрания, возвратило разногласия. «В Собрании целуются, — сказал Билло-Варенн, — но это поцелуй Иуды. Так же целовались и в ту минуту, когда король готовил свое бегство. Точно так же обнимались и перед резней на Марсовом поле. Обнимаются, но прекращены ли интриги двора? Разве от этих объятий враги медленнее двигаются к нашим границам? Лафайет разве становится от этого меньшим изменником?..»

С такими предзнаменованиями приближался праздник Федерации. Все указывало на существование зловещих планов, подготовляемых к этой годовщине. Революционная Франция послала в Париж всех своих наиболее решительных людей. Королевская семья находилась в постоянном страхе за свою жизнь. Королева заставила короля надеть для защиты от кинжала нагрудник из сложенного много раз шелкового полотна. Король только из снисхождения к нежности королевы согласился на эти предосторожности, он говорил: «План их переменился. Они заставят меня умереть среди бела дня, и умереть королем».

Портрет Карла I работы Ван Дейка находился перед глазами короля в его кабинете; история этого государя, всегда раскрытая, лежала на столе; Людовик XVI пытался разгадать на этих страницах тайну своей грядущей судьбы. Спасти королеву, детей, сестру — стало пределом его надежд. Что ж касается его самого, то его жертва уже была принесена. Он ее возобновлял каждый день в религиозных упражнениях. «Без сомнения, я мог бы еще попытаться прибегнуть к крайним мерам, — говорил он одному из вельмож, — но они соединены с огромным риском; если я и могу подвергнуться ему сам, то не смею подвергать тому же мое семейство. Я не хочу бежать вторично. Я предпочитаю смерть и готовлюсь к ней каждый день. Они удовольствуются моей жизнью и пощадят мою жену и детей».

Королева разделяла его мысли. Часто приближенные заставали ее в слезах. Как-то одна из статс-дам решила предложить королеве успокоительного. «Оставьте меня, — отвечала ей королева, — эти лекарства мне не помогут. Упадок сил и спазмы — все это болезни счастливых женщин. Со времени наступления моих несчастий я не чувствую более своего тела, я сознаю только свою судьбу. Но не говорите этого королю».

Впрочем, иногда надежда брала верх над унынием.

В одну из прекрасных июльских ночей, когда комната королевы освещалась луной, Мария-Антуанетта долго смотрела на небо с сосредоточенной внутренней радостью. «Видите эту луну? — сказала она принцессе Елизавете, которая сидела у ее кровати. — Когда такая же луна снова засверкает через месяц, я буду свободна и счастлива, а наши оковы будут сломаны».

Принцесса Елизавета стала поверенной обоих супругов. Ее вера, более смиренная, чем у королевы, более нежная, чем у короля, превращала жизнь принцессы в беспрерывную жертву. Подобно своему брату, Елизавета находила утешение только у подножия алтарей.

Дворцовая капелла была убежищем, где королевская семья укрывалась от стольких несчастий. Но и там преследовала королеву ненависть ее врагов. В один из первых воскресных дней июля солдаты национальной гвардии, заполнившие галерею, через которую король ходил слушать обедню, закричали: «Не нужно короля! Долой veto!» Король, привыкший к оскорблениям, без удивления слушал эти крики. Но как только королевское семейство преклонило колена, музыканты капеллы начали исполнять «Марсельезу». Король оказался сильнее поражен этим оскорблением, чем всеми прочими. Ему казалось, как он сказал при выходе, что сам Бог обратился против него. Принцессы поднесли к глазам молитвенники, чтобы скрыть подступившие слезы.