Артиллерия Келлермана двинулась вперед и заняла место впереди пехоты. Больше 20 тысяч ядер, пущенных в течение двух часов ста двадцатью орудиями, взрывали землю двух холмов. Густой дым от пороха и пыль мешали артиллеристам верно целиться. Сражались как бы из глубины двух облаков и стреляли больше полагаясь на слух, чем на глазомер. Пруссаки, находясь на более открытой позиции, чем французы, падали в большем числе. Вот Келлерман, следивший за малейшим признаком колебания неприятеля, замечает некоторое смятение в его рядах. Он устремляется вперед, верхом во главе колонны, чтобы овладеть пушками. Новая батарея, замаскированная возвышенностью, разражается выстрелами прямо перед фронтом колонны. Лошадь Келлермана, грудь которой разорвана выстрелом гаубицы, опрокидывается под ним. Адъютант его поражен насмерть. Голова колонны, громимая разом с трех сторон, колеблется и отступает в беспорядке. Келлерман, освободившийся из-под лошади и увлеченный своими солдатами, возвращается взять себе другую лошадь. Пруссаки, заметившие падение генерала и отступление его войска, удваивают огонь.
Герцог Шартрский, который сам около трех часов с оружием в руках выдерживал град ядер и картечи прусской артиллерии у мельницы Вальми, замечает опасное положение своего начальника. Он во всю прыть устремляется ко второму ряду солдат, увлекает резерв конной артиллерии, прикрывает беспорядок в центре, собирает фуры, возвращает их артиллеристам, поддерживает огонь, изумляет неприятеля и, наконец, останавливает его порыв.
Но герцог Брауншвейгский не хочет давать французам времени укрепиться. Он формирует для атаки три колонны, поддерживаемые двумя флангами. Эти колонны продвигаются, несмотря на огонь французских батарей, и готовы поглотить своей массой мельницу Вальми. Келлерман, который только что восстановил порядок в своих рядах, сходит с лошади, бросает ее узду вестовому, велит отвести животное за ряды, показывая солдатам этим отчаянным поступком, что для него нет выбора между победой и смертью. Армия понимает генерала. «Друзья мои! — восклицает Келлерман голосом, дрожащим от энтузиазма. — Вот удобная минута для победы. Подпустим неприятеля, не делая ни одного выстрела, и ударим в штыки!» Сказав эти слова, он поднимает свою шляпу, украшенную трехцветным султаном, и размахивает ею, надев на острие сабли. «Да здравствует нация! — кричит он еще более громким голосом. — Победим для нее!»
Это восклицание генерала, переходя из уст в уста, обходит всю линию; повторяемое теми, кто произнес его первые, усиленное присоединившимися к общему крику, оно образует необъятный возглас, подобный голосу отечества, которое само воодушевляет своих первых защитников. Это восклицание целой армии, продолжающееся больше четверти часа и разносимое перекатами от одного холма к другому, в промежутках между громом пушек, успокаивает армию ее же собственным голосом. Французские солдаты, подражая знаменательному движению своего генерала, поднимают свои шляпы и каски на концах своих штыков и машут ими в воздухе, как бы приветствуя победу.
«Она наша!» — восклицает Келлерман и устремляется навстречу прусским колоннам, распорядившись удвоить залпы артиллерии. При виде этой армии, которая как бы сама собою колыхнулась вперед, под картечью восьмидесяти орудий, прусские колонны колеблются, останавливаются, приходят на минуту в беспорядок. Келлерман все наступает. Герцог Шартрский, с трехцветным знаменем в руке, несется со свой кавалерией вслед за пушками. Герцог Брауншвейгский, дальновидный старый солдат, экономящий кровь, что характеризует истинных полководцев, тотчас видит, что его атака должна осечься перед подобным энтузиазмом. Он хладнокровно формирует передние ряды своих колонн, велит трубить отбой и медленно, не будучи преследуем, отступает на прежние позиции.
Батареи умолкли с той и с другой стороны. Между двумя армиями вновь образовалось свободное пространство. Битву, как бы по безмолвному соглашению, прервали до четырех часов вечера. В это время король Прусский, в негодовании на колебание и бессилие своей армии, сформировал сам, из отборных частей пехоты и кавалерии, три грозные колонны и, проезжая верхом вдоль фронта своих солдат, горько упрекал их за посрамление знамени монархии. Колонны двигаются по команде своего государя. Король, окруженный генералами, идет в первых рядах, открыто подвергаясь огню французов, который уже сильно разредил его штаб. Неустрашимый как истинный потомок Фридриха, он командует войском как король, ревниво радеющий о чести своей нации, и подвергается опасности как солдат, который считает свою жизнь мелочью в виду победы.