Так умерла женщина, мечтавшая в пятнадцатилетием возрасте о революции, вдохнувшая в старика ненависть к трону, бывшая душою партии людей молодых и красноречивых, восхищавшихся античными теориями и опьяненных идеалом, неиссякаемым источником которого служили для них ее глаза и уста. Они были прикованы к ней ее сиянием. Партия мечтателей, они видели оракулом своих фантазий женщину. Она увлекла их, одного за другим, к смерти и сама последовала за ними. Душа Жиронды улетела вместе с последним ее вздохом.
Тело ее, кумир стольких сердец, было брошено в один из рвов Кламара.
Ролан, узнав о казни жены, в полном молчании вышел из дома, где ему оказывали гостеприимство в течение полугода. Он шел всю ночь, имея в виду только одну цель — удалиться как можно дальше от места, где нашел себе приют, чтобы скрыть свои следы и не погубить тех, кто его спас. Когда рассвело, небо и земля навели на него ужас. Он вынул кинжал, скрытый в трости, приложил его рукояткой к стволу яблони, росшей у большой дороги, и пронзил себе грудь. Утром пастухи нашли его тело. В записке, прикрепленной булавкой к одежде, было написано следующее: «Кто бы ты ни был, почти эти останки. Это останки честного человека. Узнав о смерти жены, я не хотел оставаться долее ни одного дня на земле, запятнанной преступлениями».
Он умер как Катон и как Сенека: как Катон — за свободу отечества, как Сенека — из-за любви к женщине. Если смерть есть величайший акт жизни, то этот человек, сначала заурядный, сделался в минуту смерти великим.
LII
Что делали в то время, когда умирали Ролан и его жена, их самые близкие друзья, бежавшие в Жиронду?
Комиссары Изабо и Тальен раньше них прибыли в Бордо. Они за несколько дней подавили федерализм, подняли предместья против города, посадили в тюрьму торгашей, отдали власть в руки народа, воздвигли гильотину, основали клуб и восстановили против жирондистов их собственное отечество. Взятие Лиона, гибель Тулона, казнь Верньо и его друзей заставили Жиронду по крайней мере внешне примкнуть к единству республики. Нигде так не боялись быть заподозренными в сношениях с бежавшими депутатами. Террор в Бордо был бдительней, чем где-либо. В каждой деревушке имелись свой Комитет общественного спасения, свое революционное войско, свои доносчики и палачи.
Приехав в Бек-д’Амбес, Гюаде расстался с товарищами, укрывшимися в доме его тестя. Убежище это было ненадежно. Гюаде поехал приготовить им более верное укрытие в Сен-Эмилионе, своем родном городе. Но тут он нашел надежный приют только для двоих, а их было семеро. Когда посланный привез это печальное сообщение в Бек-д’Амбес, он застал беглецов уже окруженных батальонами, присланными из Бордо, вооруженных несколькими револьверами: оружием, достаточным для того, чтобы отомстить за себя, но не для того, чтобы защищаться. Ночь помогла им бежать. Приверженцы Тальена, ворвавшиеся в их укрытие в Бек-д’Амбесе, написали в Конвент, что постели их найдены еще теплыми.
Отец Гюаде, семидесятидвухлетний старик, великодушно открыл им двери своего дома в Сен-Эмилионе. Прошло всего несколько часов, когда сообщили, что приближаются пятьдесят всадников. Тальен лично руководил действиями наиболее искусных шпионов бордосской полиции.
Жирондистские депутаты успели бежать в разные стороны. Тальен поручил отца Гюаде надзору двух вооруженных полицейских, конфисковал имущество сына и учредил клуб террористов в том самом городе, где жирондисты искали убежища против Террора.
Одна женщина отважилась спасти их. Это была невестка Гюаде, госпожа Буке.
Узнав об опасности, грозившей зятю и его друзьям, она поспешила приехать из Парижа, чтобы приютить у себя людей, большая часть из которых были ей неизвестны, зато некоторые очень дороги. Сострадание, эта слабая сторона женщины, становится силой в серьезных обстоятельствах. Гюаде, Барбару, Бюзо, Петион, Валади, Луве и Салль тайно пробрались ночью в подземелье, которое госпожа Буке приготовила для них. Оно выходило с одной стороны к колодцу в тридцать футов глубиной, а с другой примыкало к погребу дома. Никакой обыск не мог бы открыть вход в него. Великодушную хозяйку жирондистов беспокоил только страх, что арестуют ее саму: что станет с ее гостями, погребенными в подземелье, доступ куда известен только ей одной?