История жирондистов Том II

Процессия, остановившаяся на минуту, продолжала путь среди безмолвия неподвижного народа, вплоть до выезда с улицы. Там луч зимнего солнца, пробившись сквозь туман, осветил площадь, покрытую сотней тысяч человек; полки парижского гарнизона составляли каре вокруг эшафота, палачи ожидали жертву, а орудие казни — его толстые доски и столбы, окрашенные в красный цвет, — высилось среди толпы. Это была гильотина.

Машина, изобретенная в Италии и ввезенная во Францию благодаря человеколюбию известного медика, члена Учредительного собрания Жозефа Гильотена, послужила заменой жестоким и позорным орудиям казни, которые революция хотела уничтожить. По мысли законодателей гильотина имела еще и то преимущество, что тут кровь человека проливалась не руками другого человека, но безжизненным инструментом. Экипаж остановился в нескольких шагах от эшафота. Переезд продолжался два часа.

Король, заметив, что экипаж перестал двигаться, поднял глаза и как человек, который прерывает чтение на минуту, наклонился к уху духовника сказал ему тихо, вопросительным тоном: «Мы, кажется, приехали?» Священник отвечал ему немым утвердительным знаком. Один из трех братьев Самсон, парижских палачей, отворил дверцу. Людовик вышел из кареты. Трое помощников палача окружили его и хотели раздеть у подножия эшафота. Король величественно отстранил их, сам снял сюртук, галстук и опустил рубашку до пояса. Тогда палачи снова бросились к осужденному. «Что вы хотите делать?» — прошептал он с негодованием. «Связать вас», — отвечали они и уже держали его за руки, чтобы скрутить их веревками. «Связать меня?! — возразил король таким тоном, в котором звучала вся честь его рода, возмущенная подобным позором. — Нет, нет! Я никогда не соглашусь на это! Делайте свое дело, но меня вы никогда не свяжете, даже не думайте об этом!» Палачи настаивали, возвышали голос, призывали на помощь, готовились к насилию. Рукопашная схватка вот-вот осквернила бы жертву у подножия эшафота. Король взглянул на священника, спрашивая у него совета. «Государь, — сказал аббат, — перенесите безропотно это новое оскорбление как последнюю черту сходства между вами и распятым Христом, который будет вашею наградой». Король поднял глаза к небу. «Действительно, — сказал он, — нужен пример Бога, чтобы подчиниться подобному оскорблению!» Потом, обернувшись и сам протягивая руки палачам, он сказал: «Делайте что хотите, я выпью чашу до дна!»

Поддерживаемый под руку священником, осужденный взошел на эшафот по высоким скользким ступенькам. Достигнув последней ступеньки, он быстро отошел от духовника, прошел твердым шагом всю ширину эшафота, взглянул мимоходом на машину и топор и, вдруг обернувшись налево, к той стороне, где его могла видеть и слышать наибольшая масса народа, сделал барабанщикам знак молчания. Барабанщики машинально повиновались.

«Народ! — сказал Людовик XVI голосом, который был отчетливо слышен на другом конце площади. — Народ! Я умираю невиновным во всех тех преступлениях, какие на меня возводят! Я прощаю виновникам моей смерти и молю Бога, чтобы кровь, которую вы проливаете, не пала когда-нибудь на Францию!..» Он хотел продолжать; трепет охватил толпу. Начальник штаба войск из лагеря под Парижем, граф Бофранше-д’Айя, приказал барабанам бить. Сильный и продолжительный грохот заглушил и голос короля, и ропот толпы. Осужденный сам отдался палачам. В ту минуту, когда его привязывали к доске, он бросил еще один взгляд на священника, который молился на коленях на краю эшафота. Людовик XVI владел всеми чувствами до той самой минуты, когда вручил свою душу Богу. Доска опрокинулась, топор опустился, голова покатилась.

Один из палачей, взяв голову казненного за волосы, показал ее народу и оросил кровью края эшафота. Несколько федератов и фанатиков-республиканцев взошли на помост, омочили острия своих сабель и пик в крови и потрясали ими в воздухе с криком: «Да здравствует республика!» Ужас этого поступка заглушил крик на губах народа: общее восклицание походило скорее на протяжный стон.

Пушечные залпы возвестили самым отдаленным предместьям, что монархия казнена. Толпа безмолвно разошлась. Останки Людовика XVI в простой повозке свезли на кладбище Мадлен, а в яму насыпали извести, чтобы кости этой жертвы революции не сделались впоследствии предметом поклонения.

Улицы опустели. Толпы вооруженных федератов пробежали по парижским кварталам, возвещая о смерти тирана и распевая кровожадный припев «Марсельезы»; их встречали без малейшего энтузиазма: город остался немым.

XXXVI

Лепеллетье де Сен-Фаржо и Пари — Кюстин — Талейран — Внешняя коалиция — Военный министр Паш — Дюмурье в Бельгии