История жирондистов Том II

Хоть Шарлотта и не знала об этих препятствиях, но подозревала, что они могут существовать. Она вышла из кареты на противоположной стороне улицы, против жилища Марата. День клонился к вечеру; особенно казалось темно в этом квартале, с высокими зданиями и узкими улицами. Привратница сначала отказалась пропустить незнакомую молодую девушку во двор. Но Шарлотта настаивала и, несмотря на протест привратницы, поднялась на несколько ступеней лестницы. Услышав шум, подруга Марата приотворила дверь и тоже отказалась впустить незнакомку. Спор двух женщин, из которых одна умоляла разрешить ей переговорить с «другом народа», а другая продолжала загораживать дверь, достиг слуха хозяина дома. Он понял, что посетительница — та самая особа, от которой он получил два письма в течение дня. Повелительным и громким голосом он приказал впустить ее.

Из чувства ли ревности или вследствие недоверия, но Альбертина исполнила приказание ворча и крайне неохотно. Она ввела молодую девушку в небольшую комнату, где находился Марат, и, уходя, оставила дверь открытой, чтобы слышать каждое слово и видеть каждое движение.

Комната была освещена слабо. Марат сидел в ванне. Но, несмотря на принудительный покой, в котором находилось его тело, душа его не отдыхала. Плохо выструганную доску, положенную на ванну, покрывали бумаги. В правой руке он держал перо, которое приподнял при появлении незнакомки. Рядом с ванной, на тяжелом дубовом чурбане, стояла свинцовая грубой работы чернильница: грязный источник, откуда в течение трех лет вылилось столько доносов, ненависти и крови! В чертах лица этого человека не было ничего, что могло бы смягчить сердце женщины и поколебать ее решение. Сальные волосы, обвязанные грязным платком, покатый лоб, нахальный взгляд, большой, с насмешливым выражением, рот, волосатая грудь, багровая кожа: таков был Марат.

Стоя около ванны с опущенными глазами и руками, Шарлотта ожидала вопросов о положении в Нормандии, отвечала кратко, придавая своим словам смысл и тон, соответствовавшие планам демагога. Он спросил у нее имена депутатов, нашедших убежище в Кане. Она назвала их.

Марат их записал, а потом сказал тоном человека, который уверен, что исполнит свою угрозу: «Хорошо! Не пройдет недели, как все они сложат свои головы на гильотине!»

При этих словах Шарлотта, как бы ожидавшая этой угрозы, выхватила спрятанный на груди кинжал и со сверхъестественной силой погрузила его по самую рукоятку в грудь Марата. Затем стремительно вытащила окровавленный нож из тела своей жертвы и уронила к своим ногам. «Ко мне, дорогой друг! Ко мне!» — воскликнул Марат и тут же испустил дух.

На отчаянный крик жертвы в комнату вбежали Альбертина, служанка и посыльный: он подхватил голову Марата. Шарлотта, окаменев после совершенного преступления, стояла неподвижно, скрытая оконными занавесками. Сквозь прозрачную материю при последних лучах солнца ясно обрисовывались очертания ее фигуры. Посыльный Лоренц, схватив стул, нанес ей по голове плохо рассчитанный удар, а затем опрокинул ее на пол. Жена Марата начала в бешенстве топтать ее ногами. На шум и крики сбежались жильцы дома; прохожие останавливались на улице, поднимались по лестнице, наполнили двор и весь квартал и с неистовыми криками требовали выдачи убийцы. С ближайших постов прибежали солдаты и национальные гвардейцы. Суматоха на некоторое время успокоилась, когда появились врачи. Красный цвет воды придавал картине такой вид, будто «друг народа» принимал кровавую ванну.

Шарлотта встала сама. Два солдата держали ее руки, в ожидании, пока принесут веревки. Окружавший ее частокол из штыков едва мог сдержать толпу, которая рвалась, чтобы растерзать ее. Сожительница Марата, вырываясь из рук утешавших ее, то бросалась на Шарлотту, то снова принималась рыдать. Один фанатик-кордельер по имени Ланглуа, парикмахер с улице Дофина, поднял окровавленный нож и сказал над телом жертвы надгробное слово. Он прерывал свои похвалы покойному резкими жестами, как будто погружая при каждом из них нож в сердце убийцы. Шарлотта безучастно смотрела и на волнение, и на угрожающие жесты и оружие, почти касавшееся ее. По-видимому, ее трогали только раздирающие душу крики Альбертины. При виде этой женщины лицо Шарлотты выражало изумление: она не подумала, что подобный человек мог быть любим, и теперь сожалела, что нанесла удар двум сердцам, чтобы пронзить одно. А вот оскорбления оратора вызвали на ее губах только горькую презрительную улыбку. «Бедные люди, — сказала она, — вы требуете моей смерти, а должны бы были воздвигнуть мне алтарь за то, что я избавила вас от такого чудовища! Отдайте меня этим бесноватым, — обратилась она к солдатам, — если они жалеют о нем, то достойны стать моими палачами!»