История живописи. Том 1

Найти солнце было суждено следующему периоду: периоду стиля, "украшения", но и тогда долгое время не видели всей особой игры его, всей его жизни. Солнцу давали скорей пассивную роль, и лишь эпохе импрессионизма суждено было найти в живописи эту жизнь, всю активную динамическую природу солнца, и окружить изучение его каким-то восторженным культом.

Питера Брейгеля можно познать или в собраниях гравюр, или в Венской галерее. В других местах он представлен слишком случайно. Творение Брейгеля, впрочем, вообще не очень обширно, если не считать всех копий, принадлежащих, главным образом, его старшему сыну, который из этого копирования отцовских произведений создал себе род профессии. Поэтому коллекция из четырнадцати наиболее знаменитых картин мастера, сгруппированных благодаря собирательству императора Рудольфа II и эрцгерцога Леопольда Вильгельма в Вене, представляет собою неоценимое (и долгое время остававшееся неоцененным) сокровище. Среди этих картин наиболее затейливы те, в которых крошечные фигуры рассказывают сложные истории: "Обращение Павла", "Поражение Саула", "Вифлеемское избиение младенцев", "Построение Вавилонской башни". Сцены эти происходят среди сложных и прекрасных, на версты кругом раскинувшихся декораций. Однако на последние обращаешь сравнительно мало внимания - до того интересно проникнуть в суетливый, полный ожесточенной страстности мир населяющих их "лилипутов". В других картинах выразился насмешливый нрав Брейгеля[157]: это те, в которых он изобразил пирушку и танцы мужиков, спор масленицы с постом, пословицу об опустошителе гнезд и проч. В них опять-таки пейзажи прекрасны, но внимание все же концентрируется на действующих лицах. Наконец, самыми изумительными во всем ряде венских картин являются те, в которых пейзаж играет главную и почти исключительную роль. Это уже вполне "чистые" пейзажи, такие же непосредственные изображения стихийной жизни природы, как календарные картинки в часословах герцога Беррийского, но только значительно увеличенные в размерах, обогатившиеся всей роскошью, всей "огненностью" масляных красок и вдобавок отражающие всю широту взгляда человека, жившего в самое тревожное время истории и совершившего весьма далекое для того времени путешествие (Брейгель посетил Италию в 1550-х годах и по дороге перерисовал все замечательные виды Швейцарии).

П. Брейгель-Старший. Альпийский пейзаж. Гравюра Г. Кока

Трудно определить, какую местность или даже какую часть Европы изображают эти пейзажи. Это отнюдь не этюды с натуры, а вымышленные ландшафты, пейзажи-типы. Мы найдем в них и моря, и горы, и долины, и фламандские домики, и замерзшие пруды, и плодоносные долины. Но все это разнородное объединилось, благодаря гению мастера, в неразрывное целое, получило жизнь, убедительное существование. Эти картины живут своей жизнью, и жизнь их - это синтез всей средневековой европейской жизни. Попробуйте изменить на этих картинах кое-какие подробности в формах изображенных домов, церквей, замков - и перед вами пройдут и Франция, и средняя Германия, и Тироль, и Швейцария. Только романского, итальянского нет ни следа в Брейгеле; в этом сказалась его колоссальная почвенная сила, ибо в его годы все в Нидерландах уже клялись Италией и молились на нее.

Три пейзажа из них - два варианта "Зимы" и "Осень" - особенно прекрасны. Когда глядишь на "Зиму со снегом", становится холодно, и с каким-то особым эгоистическим удовлетворением замечаешь слева у харчевни пылающий костер. Мертвые черные скелеты деревьев на этой картине - не находка Брейгеля; мы уже видели их у Гуса, у "Флемаля", у миниатюристов. Однако нигде им не отведена такая роль, их оголенность не передана с такой "чувствительностью", как здесь. Деревья эти зябнут, и печальны силуэты мерзнущих на них птиц. Зябнут и хижины под толстым слоем снега, дрожит весь сквозной лесок на соседнем пригорке, и уныло торчат в глубине острые скалы, точно придушенные саваном снега. Свинцовое небо нависло над самой головой. Слышен каждый звук: крики конькобежцев на пруде, понукание извозчика, везущего сено в деревню, унылый звон церковного колокола и еще более далекие звуки, неведомо откуда идущие. Егеря со сворой возвращаются с охоты. Густыми красочными массами, но четко вырисовываются они силуэтами на блеске снега. Их ноги утопают в белой массе, а усталые собаки понуро плетутся за ними. Отчего эта картина нам точно родная, отчего становится грустно, глядя на нее, точно читаешь повесть о собственных далеких, канувших в прошлое летах? Откуда - среди XVI века "модернизм" в самом отношении к делу? Мы все были здесь, "знаем", что это такое, можем вспомнить обо всем, стоит только вглядеться в картину. С нами говорит самый близкий, дорогой человек. Он более наш, нежели южные красавцы-итальянцы XV-XVI веков, даже нежели художники наших дней и нашей Родины[158].

П. Брейгель-Старший. Ноябрь (?). Музей в Вене.

Гравюры Брейгеля