История жизни, история души. Том 2

Вечная моя жалость — это то, что нельзя Вас с Зиной перевезти в Тарусу, которая и затевалась-то с мыслью, с мечтой о вас! Всякая, связанная с Тарусой, радость мне вполрадости, всякая её красота - вполкрасоты, т. к. всегда - под лейтмотив: «ах, если бы Лиля видела! Если бы Зина видела»! И в самом деле: если бы вы обе видели, как стеной стоит и цветьмя-цветёт голубая, цвета грозы, фиолетовая, цвета аметиста, белая, чуть кремовая, цвета сливок - сирень! Как застыла она в торжестве своего расцвета, в своём апогее, в своём полудне! А сейчас её красота меня лишь тревожит и даже раздражает, потому что вечно помню, что вы обе, такие мне родные и такие мои - моё «поколенье с сиренью!»' - рассованы по больницам, и весна проходит мимо или светит вам лишь отражённым светом! <...>

Что же ещё добавить к этому «сиреневому» разговору? Что я вас обеих всегда люблю бесконечно; и что в этой любви - толку чуть, ибо, как мама где-то писала, — «любовь есть действие», а действия от меня — как от козла молока. <...>

Крепко обнимаем, целуем, любим! Будьте, Лиленька моя, здоровы, и пусть Бог пошлёт всего самого лучшего и доброго!

Ваша Аля

Не тратьте сил на учеников, ибо первых у вас меньше, чем последних и, в общем, последние не стоят траты на них первых!

¹ Начальная строка второго стих. М. Цветаевой из цикла 1935 г. «Отцам» (II, 331).

П.Г. Антокольскому

30 мая 1966

Дорогой мой Павлик, от всего сердца поздравляю Вас (и всех нас!) с Вашей статьей-воспоминаниями в «Новом мире» — почти совпавшей с Вашим юбилеем¹ (и слова-то всё не те — и «статья», и «юбилей» - но Вы и так понимаете, что - за словами!). Такой подарок от юбиляра! Павлик, милый, прелестный Павлик моего детства, просто обнимаю Вас!

А вот Вам подарок тридцатилетней давности (лета 1937 г.) - мамины строки о Вас; и ещё давнее - давность, т. к. - с 1917 г.²

«Был Октябрь 1917 г. Да, тот самый. Самый последний его день, т. е. — первый по окончании (заставы ещё догромыхивали). Я ехала в тёмном вагоне из Москвы в Крым. Наверху, на голой верхней полке молодой мужской голос говорил стихи. Вот они:

“И вот она, о ком мечтали деды И шумно спорили за коньяком,

В плаще Жиронды, сквозь снега и беды,

К нам ворвалась — с опущенным штыком”.

[и до «Тот голос памятный — Ужо тебе!» — мне, т. е. Але, почему-то помнится «и шумно спорили у камелька», но я, наверно, ошибаюсь.]

— Да что же это, да чье же это такое, наконец?

— Автору — семнадцать лет, он ещё в гимназии. Это мой товарищ — Павлик А.

Юнкер, гордящийся, что у него товарищ - поэт. Боевой юнкер, пять дней дравшийся. От поражения отыгрывающийся — стихами. Пахнуло Пушкиным: теми дружбами. И сверху - ответом:

— Он очень похож на Пушкина: маленький, юркий, курчавый, даже мальчишки в Пушкине зовут его Пушкиным.

...Инфанта, знай:

Что за тебя готов я на любой костер взойти,

Лишь только буду знать, что будут на меня Глядеть — твои глаза...

А это - из “Куклы Инфанты”, это у него пьеса такая. Это Карлик говорит Инфанте. Карлик любит Инфанту. Карлик - он. Он, правда, маленький, но совсем не карлик!

...Единая — под множеством имён...

Первое, наипервейшее, что я сделала, вернувшись из Крыма -разыскала Павлика. Павлик жил где-то у Храма Христа Спасителя, и я почему-то попала к нему с чёрного хода, и встреча произошла на кухне. Павлик был в гимназическом, с [блестящими] пуговицами, что ещё больше усиливало его сходство с Пушкиным-лицеистом. Маленький Пушкин, только — черноглазый: Пушкин - легенды.

Ни он, ни я ничуть не смутились кухни, нас толкнуло друг к другу через все кастрюльки и котлы так, что мы — внутренне — звякнули, не хуже этих чанов и котлов. Встреча была вроде землетрясения. Потому, как я поняла - кто он, он понял — кто я. (Не о стихах говорю, я даже не знаю, знал ли он тогда мои стихи.)

Простояв в магическом столбняке не знаю сколько, мы оба вышли - тем же чёрным ходом и заливаясь стихами и речами...

Словом, Павлик пошёл - и пропал. Пропал у меня, в Борисоглебском переулке, на долгий срок. Сидел дни, сидел утра, сидел

ночи... Как образец такого сидения приведу только один диалог: я, робко: — Павлик, как Вы думаете, можно то — что мы сейчас делаем — назвать мыслью?

Павлик, ещё более скромно: — Это называется — сидеть в облаках и править миром...»

Это - из черновой тетради 1937 г.

Ещё раз крепко обнимаю Вас, спасибо за слово о маме (наспех пишу, еду в Тарусу, оттуда напишу).

Ваша Аля

' 19 июня 1966 г. П.Г. Антокольскому исполнялось 70 лет.

² А.С. приводит с купюрой отрывок из «Повести о Сонечке» (IV, 294-295).

П. Г. Антокольскому

6 июня 1966