История жизни, история души. Том 2

Спасибо за письмо, дорогой мой Павлик! Как бы ни бежали годы, а Вы — всегда всё тот же, каким я Вас помню с детства, скорый на отклик, на ответный всплеск, как волна на брошенный - нет, не камень, а кубок из баллады!¹ Конечно же, годы прибавили Вам мудрости - иначе зачем бы было их жить? - но юности Вашей не откусили ни кусочка, так что Вы - не в накладе, да и мы вместе с Вами... Потому, вероятно, мама и запомнила Вас гимназистом, а не студентом, пронеся с собой - в себе — сквозь жизнь - Ваше прелестное, романтическое мальчишество, душевное отрочество - si noble et si prompte a la riposte⁸³; кстати - первые из качеств, отнимаемые жизнью: noblesse⁸⁴ сменяется осторожностью (когда не «бдительностью»), а скорость отклика - портновским «семь раз отмерь, один отрежь». Я ничего сейчас, отсюда не могу возразить или подтвердить насчёт 1917 или 18-го года; знаю лишь, что чудом сохранились мамины записи. Книжки и тетради тех лет с дневниковыми, а не постфактумными² записями, в т. ч. о Вас и о встрече с Вашими стихами в октябрьском вагоне (окт. 1917); есть у неё и проза под назв<анием> «Октябрь в вагоне»³ — по дневниковым записям, и там тоже - Ваши стихи о Свободе, прозвучавшие для неё впервые именно тогда. Но от окт<ября> 1917 до самого 1918 г. - всего два с чем -то календарных месяца...

Вообще в архиве многое сохранилось о Вас, и, в частности, почему-то множество моих детских, почти младенческих по возрасту, но чётких и грамотных на удивление записей и о Вас, и о Ваших с мамой друзьях, и подробные изложения Ваших пьес...⁴

К сожалению, уже и у моего возраста руки коротки — не успевают многого; а мне надо будет многое переписать для Вас.

Мамин двухтомник уже высадили из гослитовского плана; мы надеемся, что всего лишь на год. Вот ужо приедет Вл<адимир> Николаевич^ узнает точнее. Будь он здесь, сумел бы удержать книги в плане.

Как жаль, что Ваша с мамой настоящая встреча - после её возвращения в СССР - не состоялась. Вы показались ей далёким и благополучным в трагическом неустройстве её жизни по приезде. То была эра не встреч, а разлук навсегда - те годы. На днях напишу Вам подробнее о статье Вашей, ибо и Вы немного кое-где «напутали». Обнимаю Вас, главное - будьте здоровы!

Ваша Аля

Тарусская тетка⁵ жива и в меру доступного поправляется; дома и стены помогают.

¹ Ассоциация с переводной балладой В.А. Жуковского «Кубок».

² В записи М. Цветаевой «О любви. Из дневника. 1917» приведены ее беседы с П.Г. Антокольским (IV, 482-484).

³ В опубликованном варианте очерка М. Цветаевой «Октябрь в вагоне» нет упоминания о П.Г. Антокольском. О том, как ею были услышаны стихи Антокольского о Свободе («И вот она, о ком мечтали деды...»), Цветаева рассказывает в «Повести о Сонечке» (см. также письмо тому же адресату от 30 мая 1966 г.).

⁴ В «Страницы воспоминаний» А.С. включила свою запись 1919 г. «“Кот в сапогах” Антокольского в Третьей студии Вахтангова» (см. Т. Ill наст. изд.).

⁵ В.И. Цветаева.

В.Н. Орлову

6 июня 1966

Милый Владимир Николаевич!

Примите мои запоздалые со-радования Вашей — наконец удачной — поездке; запоздалые, ибо Вы, без всякого сомнения, уже вошли в задыхновенный темп обычной, нашей, жизни и итальянский Ваш праздник уже опустился на дно души; откуда Вы извлечёте хотя бы кусочки его, когда мы с Вами увидимся.

В статье «Павлика» моего детства не всё (фактическое) точно, многое смещено и т. д., но в ней столько искреннего, истинного и неугасимо молодого чувства, что это - бесконечно трогательно по существу и бесконечно романтично по форме. Он хочет писать предисловие к высаженному из плана гослитовскому 2-х-томнику, и пусть; но я, конечно, жалею, что отказались от этой статьи Вы. Павлик навсегда юн, восторжен и возвышен; это прекрасно вообще и небезопасно в частности; не говорю о какой-то реальной «опасности», а лишь о том, что отсутствие равновесия во вступительной статье отчасти лишает и руля и ветрил драгоценный корабль; Вы - идеальнейший лоцман трудных книг; а Павлик — всегдашний и навсегдаш-ний юнга, под синевой не угадывающий рифов; ну - что Бог даст.

Жаль, что Вам, наитальянившемуся, осточертела Эстония; всё же там тихо, а ведь ничто в наши дни так не восстанавливает сил, как тишина; исчезающее из обихода понятие и состояние. И Таруса теперь шумна, галдит на все чужие голоса, и я могу работать лишь рано утром и поздно вечером, в результате чего не высыпаюсь и болит голова.

Однако ныть не буду: всё хорошо, всё слава Богу, а что до головы, то каждый носит на плечах именно ту, что заслужил, и пенять тут не на что и не на кого.

Очень стараюсь переводить свою предпенсионную испанскую пьесу, получается пока что жуткое не ахти, никак не вползу в трудовую воловью колею; много ещё всяких дел и - быт, будь он, наконец, ладен!

Всего, всего Вам самого доброго, самый сердечный привет Елене Владимировне — когда она вернётся из своих, всегда в это время пыльных, странствий? Когда и где — отдых в нынешнем году? Пишите иногда хотя бы!

ВашаАЭ

Е.Я. Эфрон