История жизни, история души. Том 2

Воображаю, как Эльза⁵ искалечит мамины вещи; одно утешение что мама Эльзу переживёт, и дождётся по-настоящему хороших переводов. Теперь у неё есть время ждать... Пока что маму неплохо перевели в Чехии и в Венгрии, сейчас готовят книгу югославы. - Что вышло хорошего в последнее время?

«Михаил Булгаков. Избранная проза» (Москва, изд. «Художественная литература», 1966) (там «Белая гвардия») и ещё сборник рассказов Андрея Платонова «В прекрасном и яростном мире» (оба, как знаете, писатели 30-х годов - в обеих книгах неизданные и забытые вещи); не все рассказы равноценны, но есть прекрасные. Тоже вышла, ка-ж<ется>, в 1966 г. Больше ничего пока в голову не приходит на ночь глядя. — То, о чём Вам говорила Ахматова, называется «Мать и музыка»⁶ — это не лучшее мамино, она (А<нна> А<ндреевна>) просто мало знала. Пришлю Вам: недавно вышла в «Литер<атурной> России», к сожалению с сокращениями. Простите за нудное письмо. Бог даст не всегда такие будут.

Обнимаю Вас!

Ваша Аля ^106105107108

⁵Эльза Триоле (урожд. Каган, 1896-1970) - французская писательница, жена Луи Арагона, сестра Лили Брик, ею переведен ряд стихотворений М. Цветаевой.

⁶ В письме от 19.V.67 г. С.Н. Андроникова-Гальперн пишет: «Когда Анна Ахматова была здесь, летом 1965 г., мы с ней беседовали о Марине (кстати, говорила Исайе Берлину, что Марина “больше поэт, чем она"). Она мне рассказала, что из прозы Марины она любит больше всего то, что она писала о музыке: “Это превосходно”, - сказала она». «Мать и музыка» была впервые опубликована в еженедельной газете «Литературная Россия», 1966. № 46.

С.Н. Андрониковой-Гальперн

27 мая 1967

Дорогая Саломея, заранее прошу прощения за то, что письмо это будет из ряда вон дурацким: завтра выбираюсь (выдираюсь) на дачу, и поэтому обстановочка не ахти; всё кверху дном, как после шестибалльного подземного толчка (Вы знаете, что землетрясениям ставят баллы, как школьникам?) — и я окончательно перестала ориентироваться в этой мешанине из кастрюль, чулок, рукописей, «продуктов питания», как у нас говорят, и всего прочего, к тому же пишу ночью.

Работу (комментарии к готовящемуся сборнику маминых пьес) закончила только вчера; очень трудно было комментировать «Фортуну» (о Лозэне¹), т. к. пьеса сначала не должна была войти в книгу, потом вошла (неизвестно, не вылетит ли) и времени на настоящую подготовку материалов не оставалось. Не знаю, как получилось. Две пьесы о Казанове прокомментировала как только могла дотошно. Вступительную статью написал Антокольский, по-моему из ряда вон плохо; приеду в Тарусу — тотчас же напишу ему обстоятельно и попрошу кое-что (хотя бы) исправить; хотя «исправления» - лишь заплаты (если вообще он на них согласится) когда с самого начала не так взято. Маминых дел — тысячи; я не успеваю со всем справляться — куда там «со всем»! И с немногим-то — еле-еле. Жизнь так быстро идёт и так раздробленно, и так мало успеваешь - так безнадёжно мало!

Спасибо Вам за чудесное письмо о Париже; да, всё так, как я и думала, - а жаль. Что же, у нас остаётся роскошь нашего Парижа -города нашей памяти - которого никто никогда уже больше не увидит. Милый был город - вольный, разный, поэтичный. Для всех и каждого - город; для всех и каждого — свой.

Спасибо заранее за скатерть и альбомы; что Ирина² такая разборчивая, чем ей плох добрый старый Jardin des Modes?³ С меня бы хватило его; я вовсе не претендую на что-либо лучшее, с моими «утлыми» вязальными талантами и не ахти какой шерстью, да и вообще я не модница, раньше не успела, а сейчас начинать трудно. Спасибо за

заботу, милая Саломея; я сердечно рада буду Вашим подаркам. И я с Катей Старовой могла бы Вам что-нб. приятное послать, но у меня даже на это не было времени - что-то отыскать, что доставило бы Вам удовольствие; так сразу ведь не найдёшь, а Вас на мякине интуристских «сувениров» не проведёшь! Есть у меня для Вас только две деревяшечки, две милые фигурки грузина и грузинки - он сплошная бурка и папаха, а она - сплошная шаль; Бог даст, доберутся они до Вас и поживут вместе с Вами в вашем уюте.

Удивительно - пишу Вам, а всё, что хочется сказать, — решительно остаётся за пределами бумаги; слова сами по себе - а мысли — тоже. Даже не мысли, а скорее чувства, и цепь воспоминаний и молниеносных ассоциаций и образов...

Что хотел сказать Булгаков своим «Мастером и Маргаритой»?⁴