«Одним из первых её кумиров оказался слащавый фр<аниузский
> поэт и драм<атург> Эд<мон> Ростан»... и далее. Это неверно: не Ростан был её «кумиром», а Наполеон I и Орленок (Герой в борьбе с Роком — св. Елена) и Жертва рока - (Шенбрунн). Ростан и Сара Бернар - второстепенное, вернее — вторичное; он — писал об Орленке, она его — играла3. Ростан «Принцессы-грёзы»4 (passez-moi le mot109) — был ей глубоко чужд, как и любая «слащавость». Уверяю Вас, что Тьера5 она любила больше Ростана! (стр. 4).«Из фр<анцузских> романтиков её любимцем остался Мюссе»6
- нет, не остался и не был. Уж во всяком случае ему она предпочитала Виньи7 (с. 5).«Некий питерский гордец и враль,
в к<отор>ом Марина угадывает черты молодого Державина»..} Эти стихи посвящены Мандельштаму! Это он - молодой Державин, а не «некий» (стр. 5).Это не
МЦ назвала «Конец Казановы» драматическим этюдом, а издатели книжечки; этим самым этюдом мама очень возмущалась, т. к. то был (и остался) никакой не «этюд», а просто третье действие целой пьесы «Феникс»9 (стр. 7).«Мертвенность искусственного и условного языка у А. Белого» —
благодаря увлечению XVIII в.? Так ли? (стр. 8). Только ли?«МЦ могла отправляться от опыта Сомова...»10
и далее. Она никогда и нигде (разве что в раннем детстве!) не отправлялась от опыта живописи, к<отор>ая ей была чужда как род искусства (тем более живопись конкретная). Она всегда отправлялась либо от первоисточника (самого факта), или от источника словесного (мифа, сказки — книги, одним словом) (стр. 9).«...верна собственной природной беспечности...»
Не была она беспечной от природы; беспечность «Пира во время чумы» не есть природная беспечность... (стр. 10).Вы несправедливы к Лозену", Павлик! Он не был «великосветским мотыльком»!12
Судьба его трагична не пассивно, как это было для большинства аристократов, а активно, ибо он искренне перешел на сторону революции и переход этот подготовлен был его предшествующей гражданской жизнью. Он был из тех, кто подготовлял революцию «изнутри дворца». Что до отношений с женщинами, то таковы они были вообще в тот век, Вы это знаете. Я посылаю Вам хвостик своих примечаний к «Фортуне» — прочтите их (это — вводная часть к примечаниям) — и, если нетрудно, потом отошлите мне его. Другого экз<емпляра> у меня нет. В моём изложении гражданской биографии Лозена волей-неволей одни «жмыхи» остались, но и они о многом говорят (стр. 10).Казанова не находился в переписке с Вольтером, Фридрихом
|3, Суворовым, Ек<атериной> II. С каждым из них он встретился по одному разу; с Екатериной вообще обменялся неск<олькими> словами в парке; она спросила, не брат ли он живописцу, и дала ему понять, что «джентльмену удачи» нечего делать при её дворе; он и уехал (стр. 12).Он не оставил музыкальных произведений - только литературные, философские трактаты, переводы классики (стр. 13).
«Умственные силёнки
на исходе»... за что так уничижительно? По свидетельству де Линя14, ум он (т. е. Казанова) сохранил до самой смерти и с умом его де Линь дружил (стр. 13).«Намёк на встречу с женщиной...»
(Генриетта) - в Мемуарах не просто намек — там много и глубоко о Генриетте15.«...для к<оторо>го не существует ни верности, ни чести, ни прошлого». ..
хоть прошлое оставьте ему! Если бы не существовало для него прошлого, не было бы и «Мемуаров»... (стр. 14).«...рядом с мужем, быв<шим> белым офицером, и маленькой дочкой на руках»...
Дорогой мой Павлик, очень мне больно, ибо это ужасно несправедливо, читать о «белом офицерстве» (и только об этом) — отца. Отец долгие годы был советским разведчиком, человеком героической жизни; а за «бывшее белое офицерство» жизнью расплатился — поплатился — в 1941 г. (Погибли они с мамой почти день в день.) М. б. Вы найдёте возможным что-то изменить в этой фразе? Это важно. Что до меня, то к моменту отъезда из России я давно уже не была «маленькой дочкой на руках», а порядочной дылдой девятилетней! (стр. 16).«...добродушная кисточка акварелиста» —
Вы же помните, что чем-чем, а добродушием она не грешила — даже в шутку!«Придурковатые суждения» —
но ведь это отнюдь не придурковатость, а железный мещанский здравый смысл! (стр. 19).