Целую тебя, дорогой мой. Я, как всегда, всё написала через пень-колоду и ночью, так что не сердись.
Если как-нб. будешь в городе и свободен на полчаса, позвони мне, и я приеду - у нас тут столпотворение. Телефон наш новый -К-5-59-94.
А.С., вероятно, имеет в виду слова «...кто не имеет, у того отнимется » (Мф. 13, 12).
22 октября 1956
Дорогая Вера Фёдоровна! Разве это недоразумения? да ещё и «многочисленные»! Единственное, малюсенькое, это то, что я решила, что Вы доверили своё письмо ко мне какому-то равнодушному товарищу, который и носит, и носит его в кармане, вместо того чтобы опустить его в ящик - но всё очень скоро выяснилось! А вот то, что не удалось встретиться с Давидом Яковлевичем1
, — очень и очень жаль. Будем надеяться, что у нас всех всё ещё впереди, в том числе и встречи.Кстати, о письме и ящике.
Когда я была молода и действительно всё было впереди (в том числе и все репрессии и катастрофы!), ехала я как-то в поезде в Одессу2
, и всё писала письма мужу3, и на каждой станции отправляла их. А тут — полустанок и до привокзальной почты — полкилометра рысью. Не рискую, только озираюсь из окна с конвертом в руках. Вижу — мальчик стоит, так лет семи, хороший ребёнок вполне дореформенного вида — белобрысенький, в ситцевой рубашонке навыпуск и в бё-мовских4 порточках, босой. Я говорю: «мальчик, а мальчик!» Он подходит, от смущенья не торопясь и потупившись. Сую ему письмо, а плюс к письму ещё рупь за беспокойство, и говорю: «будь добренький, брось его в ящик!» Он берёт конверт, поезд трогается, мальчик вдруг оживает и кричит вслед вагону: «тётенька, а тётенька, а в какой яшик?» Мой ответ теряется, как и я сама, в грохоте и в скорости.Письмо так и не дошло. Честный ребенок явно бросил его в мусорный яшик, вполне оправдав мои расходы «за беспокойство».
С тех пор мальчик вырос. Вот я и думала - не ему ли, выросшему, Вы доверили то своё письмо?
Когда я жила в Туруханске и работала в качестве клубного художника, среди прочего приходилось делать фотомонтажи. Фотографий и иллюстрированных журналов было так мало, что картинки приходилось переклеивать с одного монтажа на другой. И так немало лет кочевали Вы у меня с монтажа «Лауреаты Сталинских премий»5
на монтаж о дне 8 марта, а оттуда — на «день Конституции» (все права предоставлены трудящимся, в том числе и право книжки писать) и на «день окончания войны» («Спутники») и т. д., и т. д. Особенно запомнилась мне выставка, организованная районной библиотекой на тему «наши любимые советские авторы». Вы, взятая у меня напрокат библиотекаршей, оказались в компании лежащего под дубом Льва Толстого, Короленко и почему-то Ким Ир Сена, не считая других звёзд меньшей величины. Библиотека была не ахти, но тем не менее, благодаря полнейшей политической невинности её работников, это была, пожалуй, единственная в те годы открытая публичная библиотека в нашей стране, где можно было читать Киршона6, Мальро, Жида7 и других.А портрет Ваш был огоньковский, в полосатом ярком платьице, и я его помню, пожалуй, ещё лучше, чем Вы сами.
Забавно всё это и далеко - восемь тысяч километров отсюда, При-полярье, 60 километров от Полярного круга. Кстати, одна из библиотекарш была внучатой племянницей ссыльного Джугашвили.
Напишите мне, когда у Вас там прояснится с альманахом. Не прояснится — тоже напишите!
Всего Вам самого хорошего!
2
В 1938 г. А.С. приезжала в санаторий под Одессой (в Аркадию), где лечился ее отец.3
С.Д. Гуревичу.4
5
В.Ф. Панова получила Сталинскую премию в 1947, 1948 и 1950 гг.6
ИЗ ТЕТРАДИ. 1957 г.1