История жизни, история души. Том 2

Однако на кислом фоне междусезонья, междупогодья (и между-народья!) бывают радости (не свои, так чужие, иногда!); бывают и общие радости, как, например, выпущенный Вами на волю наивный и первозданный, как изображение бога-солнца на хейердаловских парусах, Бальмонт, а вслед за ним эткиндская антология фр<анцуз-ской> поэзии в переводах русских поэтов¹ — давно, со времен покойной и незабвенной «Academia»² не видела я так прелестно изданных книг - да ещё роскошь «двуязычия» при нашей бедности на бумагу! Правда, блестящих-то переводов мало! но в Курочкина³, например, я влюблена буквально с младенчества и до седых волос, неизменно и резонно. «За истекший период» кое-чем пополнился и архив - получила от тётки (папиной сестры, к<отор>ая очень больна) - несколько ранних (1911—1917) писем и открыток к ней мамы, в основном «бытовых», житейских, но это-то и ценно особенно, т. к. творчество её тех лет мы знаем, а обстоятельства - забыты или вовсе неизвестны. Несколько раньше тётя мне передала с десяток папиных к ней писем из Франции — тоже очень значительных. Кроме того, «обогатились» образчиком творчества Нины Берберовой⁴ — воспоминания-отзыв на книгу Карлинского, опубликованный в New York Review (1967) — нечто вульгарное, недостоверное (по материалам) и устойчиво-мелкое; за годы я отвыкла от эмигрантщины, от той косности чувства и ума. Ещё: получила на короткое подержание давний трёхтомник Брюсова⁵ из давней маминой библиотеки (переплёт с инициалами МЦ и со штампом переплётчика - с Тверской!) — главное же -с пометами, «птичками», подчёркнутыми строками. Переписала все эти (отмеченные) стихи и воспроизвела пометы — это интересно; и трогательно было с этой книгой встретиться — через 6 десятилетий! И ещё — с помощью Ани набрела на последние, полные тексты «Живого о живом» — и переводов Пушкина на французский: перед эвакуацией мама передала несколько рукописей на хранение некоей приятельнице; после маминой смерти та не вернула их тёткам моим, у к<отор>ых хранился архив — всё обещала да откладывала (да ещё война!) - потом куда-то уехала, потом умерла; оказывается, часть рукописей она передала какому-то знакомому, далёкому от литературы, он сохранил их; на днях должна с ним встретиться. Надо поспешать — он стар; да и сама я под Богом хожу... Тётки помнят, что у той женщины была и (полнейшая) «Повесть о Сонечке», возможно, и «Крысолов»; там могла быть правка 39—40 г.г.... Об этих рукописях, как, возможно, и о ещё других, и речи нет... О том, что «Искусство» расторгло, «в связи с большим сокращением плана», договор на пьесы, писала Вам. Кажется, не писала Вам, что на Западе объявлено издание «обоймы» из «Лебединого стана», «Перекопа», полного «Крысолова» и «Избранных писем» — тоже, по-видимому, «сориентированных». Ужасно, когда творчество такого поэта становится оружием политической борьбы в таких грязных руках! Пишите хоть изредка! Всего самого доброго вам обоим!

ВашаАЭ

' В кн. «Французские стихи в переводе русских поэтов» {М., 1969; сост., вступ. ст. и коммент. Е.Г. Эткинда) были опубликованы французские тексты и русские их переводы.

² «Academia» - советское издательство (1922-1938). Выпускало литературные памятники, отличалось высокой культурой полиграфического оформления.

³Василий Степанович Курочкин (1831-1875) - поэт, журналист, основатель сатирического журнала «Искра»; известны его переводы произведений П.-Ж. Беранже.

⁴ Рецензия Нины Николаевны Берберовой (1901-1993) на кн. С. Карлинского была опубликована в «Новом журнале» (Нью-Йорк. 1967. № 88).

⁵ Речь идет о трехтомнике В. Брюсова «Пути и перепутья» (М., 1908).

Милый Владимир Николаевич, поздравляю Вас и Елену Владимировну со всеми весенними праздниками земными и небесными! Кабы не даты — кто бы догадался, что весна? — Как жаль, что Вы совсем меня разлюбили, почти никогда не пишете, не окликаете, а когда дело, раз в году, близится к встрече, Вы, с изумительным постоянством, оказываетесь подкошенным гриппом или в объятиях чего-нб. сердечно-сосудистого! Нет, правда, шутки в сторону, очень хотелось бы почаще знать о вас обоих, о ваших делах и днях; хотя бы в двух-трех словах. Если же не пишу я сама — ни так часто, как хотелось бы, ни хотя бы в тех пределах, к<отор>ых требует благопристойность, то это лишь от безмерной усталости от бед, болезней, забот своих и чужих, от заезженности бытом, от всех и всяческих разладов и разбродов — имя же им легион, причём такой скучный легион и такой неизбывный!