Читаем История жизни, история души. Том 2 полностью

Большую радость доставил мне присланный Вами портретик Бориса-гимназиста2. У него удивительно одно и то же лицо было всю жизнь, его в любом возрасте узнаешь. Помимо всего (главного), что о нём люди знают, он был ещё: поразительно весел, весело-остроумен, смешлив, как подросток; любил танцовать. В какие-то годы своей жизни каждый человек перестаёт смеяться вслух, хохотать’, остаётся улыбка, да и то не всегда. А Борис и в 70 лет покатывался со смеху, в самый разгар очередных сложностей и неприятностей. Это было ему так же свойственно, как, В самый разгар беседы вдруг С.Я. Андроникова-Гальперн «уходить В себя», внутрь собственных глаз, 1922. Рис. А.Е. Яковлева мгновенно серьёзнея отключаться от всего, чтобы вскорости вернуться и продолжить разговор с того самого полуслова. Вообще, как море, был в состоянии постоянного внутреннего движения, волнения, приливов и отливов — при великом внешнем, видимом, покое и равновесии.

Очень люблю работы его отца, сочетание в них нежности с беспощадностью, которые были в характере их обоих, - т. е. отца и сына (так и напрашивается — «и святого духа, аминь!»).

Что с Ириной? Чем она болела в прошлые годы? Я ведь ничего не знаю. И что нынче угрожает, как Вам кажется, её здоровью? Москва готовится к встрече Нового года, в магазинах уже толпы; мороз сильный, —20°, трудно дышать.

Обнимаю Вас сердечно, будьте здоровы!

Ваша Аля

1 В.Я. Брюсов перевел ряд стихотворений А. Исаакяна и поэму «Абул Ала Маари»; К.Д. Бальмонтом было переведено стих. А.С. Исаакяна «Колокол свободы»; А.А. Блок перевел 20 стих. А.С. Исаакяна. В письме А.А. Измайлову от 28.1.1916 г. он писал: «...Я не знаю, как вышел перевод, но поэт Исаакян - первоклассный. Может быть такого свежего и непосредственного таланта во всей Европе нет» (Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т, М., 1963. Т. 8. С. 455-456).

2 Вероятно, речь идет о портрете работы Л.О. Пастернака.

В.Н. Орлову

25 декабря 1967

Милый Владимир Николаевич, пишу Вам в волшебный день «всемирного» — кроме нас, православных, Рождества — и чувствую

этот день праздником, всю жизнь! Тут и воспоминания о чешском моём детстве — в каждом доме пекли «ваночки» (от слова «Ваноце» - Рождество) — такие сдобные плетёнки; по домам ходили кукольники и «представляли» Великую Ночь; дети объедались святыми Николаями — из пряничного теста с цветной глазурью; из уважения к святости прославленного чудотворца начинали с ног. И ёлки, ёлки... А потом Франция — уже без пряников, но с театрализованными витринами «больших магазинов», с рекламными Дедами Морозами у подъездов — дядями в сказочных одеяниях, в комфортабельных ватных бровях, усах, бородах, но с голодным безработным блеском в глазах; детский писк, марципаны, хлопушки, подарки всем от всех (много бумаги, много бантов, одним словом — много упаковки, а «толку» — чуть!). А сегодня перед моим 55-летним носом, украшенным очками, но по-прежнему сохранившим детское чутьё ко всему праздничному, — торчат корпуса писательских казарм и ничего, ничего больше! К таким домам не подъезжает Снежная Королева на белых оленях, в таких домах не живут Кай и Герда — или я уже не различаю их в синтетических детях, топчущихся у подъездов? Вернее всего — последнее!

Надеюсь, что за эти дни погода ленинградская утряслась и не давит Вам больше на затылок; мой (затылок) тоже стал вроде барометра; это неприятно; уж лучше бы голова занималась прямыми своими обязанностями, не относящимися к прогнозированию погоды. Глотаю всякие средства, якобы понижающие давление, к тому же украсилась японским антигипертоническим браслетом, а воз и ныне там. Ну, что Бог даст! <...>

Относительно несостоявшейся передачи по телевидению: это, конечно, власть на местах явила себя, ибо тут, в Москве, состоялась по телевидению же 50-минутная передача, посвящённая М<арине> Ц<ветаевой> — для школьников старших классов!причём дело было в околоноябрьские дни! Передача велась по прозаическому тексту Оренбурга, стихи читали молодые актёры и чтецы. К сожалению, сама я не видела — не слышала; отклики были положительные.

Пьесы в «Искусстве» вроде бы пошли в набор; пытаемся разыскать какой-никакой портрет Сонечки Голлидэй; вообще с иллюстрациями - плохо.

Как я рада, что кончается этот год: уж до чего был труден, грузен - сил нет!

Всего, всего вам обоим самого доброго. Главное — не болейте!

Ваша АЭ

В.Н. Орлову

20 января 1968

Милый Владимир Николаевич, надеюсь, что Вы наконец-то расстались со своим московским гриппом; правда, погода-то не очень благоприятствует расставанию с болезнями, а, наоборот, всё время поддерживает их в активном состоянии. Я как начала чихать с осени, так до сих пор никак не прочихаюсь; впрочем, стала привыкать и к этому. Морозы у нас тут самые распрокрещенские, трескучие и т. д. Несмотря на располагающую обстановку, нет никакого желания гадать - ни на бобах, ни на кофейной гуще, ни воск лить, ни спрашивать мимохожих Агафонов1 о том, как их зовут...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное