Читаем История жизни, история души. Том 2 полностью

«Ах, несмотря на гаданья друзей,

Будущее — непроглядно...

В платьице — твой вероломный Тезей,

Маленькая Ариадна!»2

Самые, самые первые годы жизни я провела в Крыму, под сенью Волошина; он-то и гадал на меня — по звёздам, каковые, с его помощью, сулили мне сияющее будущее; мама же, тогда такая юная, наперекор звёздам и волхвам, знала уже о непроглядности грядущего; и о неоглядности прошлого; и о неприглядности настоящего. <...>

А я за эти дни выцарапывалась из очередных простуд, пестовала тёток (моей больной, слава Богу и тьфу-тьфу не сглазить, лучше!) и наводила постепенный порядок в архиве. Сейчас пытаюсь собирать эмигрантскую прессу о М<арине> Ц<ветаевой> — с двойными-трой-ными пересадками и черепашьими темпами кое-что просачивается из Америки, где доживает свой век одна мамина приятельница, многое собравшая (её и о ней)3. То, что о ней (о маме) писалось (тогда, да

и то, что пишется сейчас там), — очень откровенно показывает обстановку, в которой она жила и работала, непонимание и неприятие, к<оторы>ми она была окружена. Есть, правда, и островки понимания и приятия; некоторые из них — с чайное блюдце, а другие — вершины затонувших материков; но это уже, пожалуй, вне эмиграции, как вне (эмиграции и многого другого) была она сама.

Всего, всего Вам и Елене Владимировне самого доброго; хорошей погоды вокруг и внутри!

Ваша АЭ

1 См. описание святочных гаданий в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина: «“...Как Ваше имя?" Смотрит он / И отвечает: “Агафон”» (гл. 5, строфа IX).

2 Эпиграф к стих. М. Цветаевой 1913 г. «Аля» («Аля! Маленькая тень...») (I, 180).

3 Речь идет о Екатерине Исааковне Еленевой (урожд. Альтшуллер, 18971982).

В.Н. Орлову

17 марта 1968

Милый Владимир Николаевич, так и остался нераспечатанным «Ваш» коньячок, к<отор>ый всё ждет, чтобы именно Вы его пригубили! так и стоят на книжной полке, рядом с прочими шедеврами, две бутылочки в «книжном переплете», когда-то принесённые Вами мне на новоселье! Это ещё когда надо было распить? Это ещё тогда надо было распить, когда вышел том «Библ<иотеки> поэта»! Это вон ещё когда надо было распить!!! А Вы всё мимо и мимо! Главное, что в последний Ваш приезд я в основном дома посиживала, препарируя Верлена; наши сдвоенные телефоны ни к чёрту не годятся, постоянно дают сигналы «занято»; у этих автоматов, верно, тоже по два выходных в неделю, не считая стольких-то нерабочих часов в сутки.

<...> Сейчас в театре (да и не только!) сложные времена. У нас в Москве бунтует «театр на Малой Бронной» - Ан<атолий> Эфрос со соратниками — и все прочие театры загудели1. А что до «дамы-цензуры», то, насколько я соображаю, в ближайшие времена она лапу свою будет накладывать всё тяжелыпе. А что ей ещё делать? Вы м. б. не знаете, что у Цензуры есть святая покровительница, правда не православная, а католическая (православным как-то не свойственно даже помышлять о цензуре — это ведь грех! Помышляют и «критически осмысливают» её только еретики]). Зовут её св. Анастасия (Ste. Anasthasie) - атрибуты её - ножницы (у нас бы — топор!). Французские авторы (в т. ч. киношники и деятели театра) частенько поминают её в своих молитвах, хотя теоретически у них цензуры нет. Ну да ладно о ней. Слониму2 я писала раза три за посл<едних> 2—3 года, всё по этому же адресу, что и Вы прислали, и ни ответа, ни привета. М. б. письма, впрочем весьма дискретные, не доходили, п. ч. я забывала свечу поставить Анастасии, а сам М<арк> Л<ьвович> персона не очень-то грата? А м. б. они не заставали его в Женеве? Он ведь обучает искусствам юных американок какого-то ам<ериканского> колледжа и то ездит к ним в Штаты, то они к нему в Европу. Ну, ещё раз напишу. Конечно, жаль, если цв<етаевские> материалы попадут (уж о «своём» архиве и не говорю) в Лен<инскую> Библ<иотеку>, а не в ЦГАЛИ; но — лишь бы сюда, в СССР, а не в США, с к<отор>ыми М.Л. так долго и прочно связан (и жил долго там - и потом всё рукописное так хорошо оплачивается там!).

С цв<етаевским> памятничком в Елабуге дело делается тихим шагом. Заказан он в Казани, обойдётся, верно, в литфондовскую сумму, а на перевозку, установку и пр. т. п. ещё надо будет подсобирать. У меня уже лежат 350 р. (от Павлика и А.А.). Ближе к делу м. б. и к Вашей помощи прибегну. Простите за «маракули» из-за спешки. Всего, всего самого доброго вам обоим. Весна не за горами — буду ждать вас в Тарусе!

ВашаАЭ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное