Читаем История жизни, история души. Том 2 полностью

Вы собирались приехать в Москву в конце месяца; может быть, увидимся - или хотя бы услышимся? Буду рада. Поверьте, что меня по-настоящему тревожат и ранят все Ваши неудачи последних — да, уже лет!!! - и как же хочется, чтобы улеглись эти волны - или чтоб ожила эта мёртвая зыбь!

Сил и здоровья вам обоим!

Обнимаю Вас и Елену Владимировну. Пусть всё будет хорошо или хотя бы сносно!

Ваша АЭ

С.Н. Андрониковой-Гальперн

10 мая 1973

Дорогая моя Саломея, весточку я Вашу получила накануне отъезда в Тарусу, всегда хлопотного, а нынче — особенно, т. к. уже месяц непонятно (и сильно!) болит правая рука — отнимая (болью) и остатние силы, и «остатние» же умственные способности. Что в жизни сильнее боли? Душа? Но она и есть сплошная боль... Особенно в наши лета! Рада, что журнал «Звезда» добрёл до Вас с бедным и бледным моим отражённым Марининым светом1. О ней писать может только равный, а их нет, и поэтому вся она фильтруется через убожество пишущих — ужасно убого пишут многие и многие, и количество никак не переходит в качество. Я-то хоть знаю и понимаю её - а прочие вспо-минатели с неслышащими ушами и невидящими глазами!..2

Обнимаю Вас и всегда люблю.

Ваша Аля

' Речь идет о «Страницах воспоминаний» А. Эфрон (Звезда, 1973. № 8).

2 В письме от 19.IV.70 г. С.Н. Андроникова-Гальперн пишет А.С.: «Читать Вас мне была настоящая радость, а о маме как всегда о<чень> волнительно. Всю душу вывернуло. Орлов - по мне - прав в оценке Вашего дарования и его характера. Я Вам (кажется неоднократно) писала как ценю Ваше умение передать мысль, описать виденное: Ваш с одной стороны неожиданный эпитет, а с другой такой убедительный, неопровержимый. Писала также о том, что вы схожи с Мариной».

Е.Я. Эфрон, З.М. Ширкевич и Р.Б. Вальбе

2 июня 1973

Дорогие мои Лиленька, Зинуша и Руфка, от вас, помимо одной Лилиной открытки, пока ни гу-гу, поэтому совсем не знаю, как ваши дела, планы, здоровье и с ним связанное настроение и самочувствие? У нас тут всё пока без перемен, все основные чёрные и часть «белых» работ переделаны Адой совсем без моей помощи, т. к. у меня то ручка, то ножка выходят из строя, не говоря обо всей прочей классике. Я только со скрипом вожусь по дому и кое-как кое-что готовлю, так что бедная моя труженица хотя бы накормлена ежедневно, и то слава Богу. Сейчас рука полегче, а то, что онемели пальцы, кажется сущим благословением по сравнению с недавней круглосуточной болью. Теперь зато в роли угнетателя и мучителя выступает нога, причём, как и с рукой было, болит не какой-то определённый «участок», а боль всё время переходит с места на место, из бедра в колено, оттуда — в щиколотку, как бы праздно переливаясь по пустому сосуду. Особенно противно ночью, когда эти переливания из пустого в порожнее спать не дают и «вздирают» из постели на рассвете, вместе с курами и прочими птицами более небесными. Так и сегодня, пишу вам раннним-преранним, росистым-преросистым утром, под оглушительную песню соловья с сопутствующим чириканьем прочей мелюзги. В середине месяца Ада уезжает с приятельницей на пароходе до Уфы и обратно, — в начале июля будет здесь, и Лена к тому времени завершит свою практику и тоже приедет. За этот недолгий период одиночества я должна подвинуть свои переводы в надлежащем направлении; авось к тому времени ручки-ножки пройдут и не будут отвлекать от основного. То, что в улиточных темпах делаю сейчас (в смысле переводов1), - так и выглядит сделанным не человеком, а улиткой, и к Петрарке не имеет ни малейшего отношения; а жаль, ибо сонеты его - прелести, чистоты и простоты несказанной. Тут, помимо всего и прежде всего, переводчику талант требуется, а у меня — только понимание; и, в частности, понимание непомерности задачи, что не окрыляет...

У нас несколько дней прогостила очень милая Адина приятельница, геолог, которой Таруса и близлежащие места очень понравились; к сожалению, Ада, по-моему, совершенно её (приятельницу) заговорила, заглушив и всех птиц, и всю дотуристскую тишину. Говорит она, бедняжка, много, громко и не Бог весть что по содержанию. Начинают съезжаться долгосрочные дачные соседи, и скоро тишину можно будет слушать только ночью. А пока ещё — считанные дни и даже часы - хорошо.

Очень жду хоть какой-нб. весточки. М. б. Руфь однажды напишет два слова о своих делах, о к<отор>ых ничего не знаю. Крепко обнимаем и целуем. Главное — дай Бог здоровья!

Ваша Аля

' А.С. перевела 17 сонетов Франческо Петрарки. См.: Петрарка Ф. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

9 июля 1973

Дорогие мои, вот обещанное письмецо. У меня всё слава Богу, рука перестала болеть (дай Бог, чтоб на подольше!) — нога ещё напоминает о себе временами, но — жить можно. Еврейское счастье!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное