На следующий день молодая королева Неаполя, еще более прекрасная и улыбчивая, чем когда-либо, с небрежным изяществом присела у окна с чудесным видом на залив и стала своими белоснежными руками плести шелковый с золотом шнурок. Солнце, пробежав две трети своего пламенного пути по небу, неспешно омывало лучи в прозрачных синих водах, подобно зеркалу отражавших увенчанную цветами и зеленью вершину холма Позилиппо. Мягкий бриз, напоенный ароматами апельсиновых рощ Сорренто и Амальфи, дарил восхитительную прохладу жителям столицы, охваченным сладостной истомой. Всё в городе пробуждалось от долгой сиесты, вздыхало с облегчением и размыкало отяжелевшие веки. На мол выходило все больше людей, шумных и пестро наряженных. Радостные крики, веселые песни и любовные серенады слышались со всех сторон обширного амфитеатра, представлявшего собой одно из удивительнейших чудес света, и достигали ушей Иоанны, которая слушала их, склонившись в глубокой задумчивости над своим рукоделием. И вдруг, в самый неожиданный момент, когда она особенно увлеклась плетением, неуловимый шум сдерживаемого вздоха, едва ощутимое касание ткани к плечу заставили ее вздрогнуть. Королева обернулась с таким видом, будто прикосновение змеи пробудило ее ото сна, и увидела мужа. Облаченный в богатое платье, он стоял, небрежно опершись о спинку ее кресла. Принц давно уже не подходил к супруге вот так, по-свойски. Это изъявление приязни и доверия показалось королеве дурным предзнаменованием. Андрей, казалось, не заметил взгляда, полного ненависти и страха, которым, сама того не желая, его встретила жена, и, придав своему холодному красивому лицу выражение нежности, приличествующее моменту, спросил с улыбкой:
– Для чего вы плетете этот красивый шнурок, моя дражайшая и верная супруга?
– Чтобы вас повесить, сударь! – улыбкой на улыбку отвечала королева.
Андрей пожал плечами. В этой невероятно дерзкой угрозе он увидел лишь грубую шутку. Видя, что Иоанна снова взялась за рукоделие, он попытался возобновить беседу:
– Спешу признать, – продолжал он с безмятежным спокойствием, – с моей стороны глупо было об этом спрашивать. По тому, как вы торопитесь закончить эту чудесную вещь, я должен был догадаться, что предназначена она какому-нибудь красавцу рыцарю, которого вы намереваетесь услать с опасным поручением, дабы ваши цвета служили ему защитой. В таком случае, моя прекрасная государыня, приказывайте, я готов на все! Назовите лишь место, где состоится турнир, и время, и я заранее уверен – награда будет моей, даже если мне придется оспаривать ее у всех ваших воздыхателей!
– На вашем месте я бы не была столь самонадеянна, – отвечала Иоанна. – Если в ратном деле вы так же доблестны, как и в любви…
И она смерила Андрея взглядом столь сладострастным и презрительным, что тот моментально покраснел до корней волос.
– Я рассчитываю в ближайшем будущем предоставить вам такие доказательства своей приязни, что вы больше не сможете в ней усомниться! – сказал он, сдерживая себя.
– И что же дает вам основания на это надеяться, сударь?
– Я скажу, если вы готовы выслушать меня со всей внимательностью.
– Я вас слушаю!
– Что ж… Основания быть уверенным в моей будущности у меня есть, и это – сновидение, которое я видел прошлой ночью.
– Сновидение? Извольте объяснить подробнее!
– Мне снилось, что в городе большой праздник. Огромная толпа заполняет улицы, подобно вышедшей из берегов реке, и крики радости возносятся к небу. Темные мраморные и гранитные фасады домов укрываются шелковыми драпировками и гирляндами цветов, церкви украшены, как это обычно бывает по случаю какого-нибудь большого торжества. Я еду верхом рядом с вами…
Горделивым жестом Иоанна показала свое неудовольствие.
– Простите, сударыня, но это всего лишь сон! Так вот, я еду на великолепном белом скакуне под богатой попоной по правую руку от вас, и верховный судья королевства, в знак особого почтения, несет передо мной развернутое знамя. Проехав с триумфом по главным кварталам города, под пение рожков и труб мы прибываем к королевской церкви Санта Кьяра, где похоронены ваш дед и мой дядя, и там, перед главным алтарем, папский легат соединяет наши руки, произносит длинную речь и поочередно венчает нас короной Иерусалима и Сицилии, после чего вельможи и простой люд в один голос восклицают: «Долгие лета королю и королеве Неаполя!» И я, желая увековечить память об этом славном дне, посвящаю в рыцари самых ревностных наших слуг из числа придворных…
– Не припомните ли вы имена этих избранных, которых вы сочли достойными вашей королевской милости?
– Разумеется, припоминаю, сударыня! Бертран, граф дʼАртуа…
– Довольно, сударь! Не трудитесь называть остальных. Я всегда верила, что вы – властелин щедрый и великодушный, и вот вы снова доказываете это на деле, осыпая своими милостями тех, кому я более всех доверяю. Я не знаю, исполнятся ли в скором времени ваши чаяния, но, что бы ни случилось, моя признательность вам была и будет вечной!