История знаменитых преступлений

– Герцог, вы ведь едете завтра с нами на охоту?

– Прошу меня извинить, сударь, – отвечал Карл, кланяясь до земли. – Я не могу сопровождать вас завтра: моя жена нездорова. Смею предложить вам своего лучшего сокола…

И он бросил на нотариуса взгляд, пригвоздивший того к месту.

Утро 20 августа выдалось ясным и безмятежным, словно по капризу природы, часто обрамляющей людские муки декорациями, в которых они предстают еще более жестокими. С рассветом вельможи и слуги, пажи и рыцари, принцы и придворные – словом, все – были уже на ногах. Радостные возгласы зазвучали со всех сторон, когда появилась королева – на белоснежном коне и во главе столь блистательной молодежи. Возможно, Иоанна и была бледнее, чем обычно, однако бледность эта легко объяснялась ранним пробуждением ото сна. Андрей, сжимая шенкелями бока самого норовистого скакуна, которого ему в жизни довелось обуздать, и гордо расправив плечи, гарцевал рядом с женой и чувствовал себя счастливым – и от собственной силы, и молодости, и тысячи радужных надежд, самыми яркими красками расцвечивавших его будущее. Никогда еще неаполитанский двор не блистал таким великолепием. Ненависть и подозрительность, казалось, забылись навсегда, и даже брат Роберт, этот подозрительный ментор, глядя в окно на эту радостную кавалькаду, просветлел лицом и горделиво погладил бороду.

Андрей намеревался несколько дней охотиться в окрестностях Капуи и Аверсы и вернуться в Неаполь, когда все будет готово к коронации. Так вышло, что в первый день они провели некоторое время возле Милето, а потом проехали через пару-тройку деревенек в Терра-ди-Лаворо. Ближе к вечеру было решено, что на ночлег королева с супругом и придворные остановятся в Аверсе. Поскольку в те времена в этом городе не было замка, достойного принять королевскую чету с ее многочисленной свитой, приют гостям предложил монастырь Сан Пьетро а Маджелла, построенный Карлом II в 1309 году от Рождества Христова.

Пока великий сенешаль отдавал распоряжения относительно ужина и надзирал за спешными приготовлениями в монарших покоях, принц Андрей, целый день, невзирая на удушающую жару, предававшийся своему любимому удовольствию со всем воодушевлением юности, поднялся на террасу подышать свежим вечерним воздухом в сопровождении добрейшей Изольды – преданной своей кормилицы, которая любила его крепче матери и ни на мгновение с ним не расставалась. Никогда еще ее любимец не выглядел таким оживленным и довольным: он восторгался красотами природы, прозрачностью неба и благоуханием цветов и засыпа́л кормилицу вопросами, не ожидая услышать ответ, с которым она и вправду не спешила, слушая принца с той восторженной растерянностью, с какой матери обычно внимают своим любимым чадам. Андрей в восхищенных красках описывал, как утром, в лесу, он преследовал громадного вепря, пока не повалил его, исходящего пеной, к своим ногам; Изольда перебивала воспитанника, приметив у него в уголке глаза соринку. Андрей заводил речь о своих планах на будущее; Изольда, поглаживая его по белокурым волосам, заботливо спрашивала, не слишком ли он утомился. Когда же молодой принц, не слушая ничего, помимо собственных восторгов, бросил вызов судьбе и призвал на себя все опасности, заявляя, что ничто его не сломит, несчастная кормилица залилась слезами:

– Дитя мое, вы совсем меня не любите!

Андрей, которого ее неуместные возгласы уже успели утомить, мягко выбранил кормилицу, высмеял ее глупые страхи, а потом, все больше поддаваясь меланхоличной нежности и сам того не замечая, он попросил ее вспомнить что-нибудь забавное из его детства, долго рассказывал о своем брате Людовике и о матери, которая далеко. Слеза скатилась у него по щеке, когда он вспомнил их последнее прощание. Изольда слушала его с радостью, охотно отвечала на все вопросы, однако и тени дурного предчувствия не промелькнуло в ее душе, хотя несчастная и любила Андрея всем сердцем. Она не раздумывая отдала бы за него свою жизнь в этом мире и свое место в мире горнем, но, увы, она не была его матерью!