Он накинул несчастному Андрею на шею длинный, шелковый с золотом шнурок, хотя тот и отбивался, насколько хватало сил. Но Бертран быстро затянул петлю и при содействии остальных заговорщиков перебросил принца через перила, так что он повис между небом и землей и висел до тех пор, пока не умер. Роберт Кабанский, заметив, что граф Терлицци отводит глаза, чтобы не видеть ужасающей агонии умирающего, вскричал повелительно:
– Что же это вы отлыниваете, любезный зятюшка? Шнурок длинный, всем есть за что схватиться. Нам нужны сообщники, а не свидетели!
Почти тотчас же конвульсии умирающего прекратились, и они сбросили труп с высоты трех этажей, а потом открыли все двери в комнате и удалились как ни в чем не бывало.
К этому времени Изольда раздобыла огня и бегом поднялась в покои королевы. Дверь оказалась запертой изнутри, и тогда кормилица стала громко звать своего воспитанника по имени. Ответа не последовало, хотя королева и находилась в опочивальне. Бедная, испуганная и растерянная, кормилица нетвердым шагом прошла по всем коридорам и постучала во все двери, одного за другим поднимая монахов ото сна. На ее мольбы присоединиться к поискам принца монахи отвечали, что какие-то крики они и вправду слышали, но, рассудив, что это дерутся и голосят пьяные или недовольные чем-то солдаты, предпочли не вмешиваться. Изольда продолжала умолять их о помощи и вскоре переполошила весь монастырь. И вот монахи следуют за кормилицей, идущей впереди с факелом. Она спускается в сад, видит на траве что-то белое, боязливо подходит ближе и вдруг с пронзительным криком падает навзничь…
Несчастный Андрей лежал в луже крови и со шнурком на шее, как вор. Голова его разбилась при падении с высоты. Двое монахов поднялись в покои королевы и, почтительно постучав в двери, спросили замогильными голосами:
– Ваше величество, что прикажете делать с останками вашего супруга?
Ответа из королевской опочивальни не последовало, и они вернулись в сад, встали на колени – один в головах, другой у ног покойника – и приглушенными голосами начали читать заупокойные молитвы. По прошествии часа два других монаха пришли к дверям Иоанны, спросили ее о том же и, не дождавшись ответа, спустились в сад и сменили первых двух. Через время третья пара каноников явилась к королеве, но опочивальня и им ответила неумолимым молчанием. Когда они возвращались, удрученные тем, что и эта попытка не увенчалась успехом, вокруг монастыря уже начал собираться люд и клич смерти уже витал над этой возмущенной толпой. Люди сплачивали свои ряды, голоса принимали угрожающие ноты, и поток этот грозил вот-вот затопить временное пристанище венценосной четы, когда ворота распахнулись и вышла королевская стража с копьями. Затем из монастыря вынесли закрытые носилки, по обе стороны которых шли бароны королевства. Процессия двинулась сквозь притихшую от удивления толпу. Иоанна под черным покрывалом, в окружении своей свиты, отправилась в Кастель-Нуово, и никто, по уверениям историков, говорить об этой смерти более не осмелился.
Но не будем забывать о Карле Дураццо, который рассчитывал вступить в игру, как только преступление будет совершено. Герцог на два дня отложил погребение и все сопутствующие обряды, оставив под открытым небом останки того, кто Папой Римским уже был объявлен королем Иерусалима и Сицилии, дабы этим плачевным зрелищем еще больше распалить возмущение толпы. На третий день он распорядился с величайшей помпезностью перенести тело в главный собор Неаполя и, собрав у гроба всех венгров, громовым голосом провозгласил:
– Дворяне и люди простого звания! Вот наш король, подло задушенный гнусными предателями. Всевышний не замедлит открыть нам имена всех виновных. Пускай же все, кто желает, чтобы правосудие свершилось, поднимут руку и поклянутся, что будут преследовать убийц своей кровью, своей неумолимой ненавистью, своим вечным возмездием!
Все возгласы толпы слились в единый крик, посеявший опустошение и смерть в сердцах заговорщиков. Горожане же рассеялись по улицам Неаполя с криками: «Отмщение! Отмщение!»