История знаменитых преступлений

В отличие от этого помпезного, высокого монумента, как мы уже говорили, разместившегося на самом видном месте кладбища, место захоронения Занда нужно искать в левом дальнем углу, если смотреть от ворот. И только дикая слива, с которой всякий прохожий походя срывает пару листков, растет на этой могиле, лишенной всяких пометок.

Луг, на котором казнили Занда, до сих пор в народе зовется Sands Himmelfartsweise, что означает: «Луг, на котором Занд вознесся на небо».

* * *

В конце сентября 1838 года мы были в Мангейме, где я остановился на три дня, чтобы собрать все, какие только можно, сведения о жизни и смерти Карла Людвига Занда. Но и по прошествии этих дней, сколь старательно я ни искал, материала у меня все еще было недостаточно – то ли я обращался не к тем людям, то ли, будучи иностранцем, вызвал у них недоверие. Словом, уезжал я из Мангейма разочарованным. Посетив маленькое протестантское кладбище, где похоронены в двадцати шагах друг от друга Занд и Коцебу, я приказал своему вознице поворачивать на Гейдельберг. Не успели мы отъехать, как возница, которому была известна цель моих изысканий, по собственному почину остановил экипаж и спросил, не желаю ли я увидеть место, где Занда казнили. Он указал на холмик посреди луга, рядом с ручьем. Я охотно согласился и, оставив экипаж на дороге, подошел к указанному месту. Узнать его можно было по рассеянным тут же, на земле, веткам кипариса и цветам бессмертника и незабудок.

Разумеется, это зрелище только подстегнуло мой исследовательский интерес. Меня все больше огорчала перспектива уехать, почти ничего не узнав. И тут я приметил господина лет сорока пяти или пятидесяти, прогуливавшегося на некотором удалении от того места, где стоял я сам. Он, должно быть, угадал причину моего приезда и посматривал на меня с любопытством. Решив предпринять последнюю попытку, я направился к нему.

– Бог мой, сударь, я иностранец и путешествую по Германии, собирая ее богатейшие поэтические традиции, – сказал я ему. – Судя по вашему взгляду, вы знаете, что привело меня сюда. Быть может, вы сможете мне что-нибудь рассказать о жизни и смерти Занда?

– А с какой целью, сударь? – спросил у меня этот неожиданный собеседник на ломаном французском.

– С самой что ни на есть немецкой, уверяю вас, сударь, – ответил я. – Судя по тому немногому, что мне удалось узнать, Занд представляется мне одним из тех исторических персонажей, которым саван, запятнанный кровью, придает еще большее величие и поэтичность. Во Франции о нем не знают, и мне бы не хотелось, чтобы кто-то поставил его на одну доску с каким-нибудь Фиески[48] или Менье[49]. Моя цель – насколько возможно, просветить умы моих современников на сей счет.

– Я помог бы вам в ваших трудах с огромным удовольствием, сударь, но, как вы заметили, я почти не говорю по-французски. Вы совсем не знаете немецкого, так что изъясняться нам было бы очень сложно.

– Об этом не тревожьтесь, – ответил я. – В экипаже меня ждет переводчик, вернее, переводчица, которой, надеюсь, вы останетесь очень довольны. Она говорит по-немецки, как Гете, и, готов поспорить, завязав с ней беседу, вы расскажете все.

– Если так, идемте, – сказал мой собеседник. – Буду очень рад оказаться вам полезным.

Мы подошли к экипажу, дожидавшемуся нас на дороге, и я представил своего нового добровольного помощника своей спутнице. Обменявшись формулами учтивости, они вступили в диалог на чистейшем саксонском диалекте.

Пусть я не понимал ни слова, но быстрота, с которой сыпались вопросы, и обстоятельность ответов позволяли судить, насколько увлекательна эта беседа для обоих. Наконец, по прошествии получаса, я захотел узнать, как продвигается дело.

– И что же?

– А вот что, – отвечала моя переводчица. – Ты – счастливчик. Этот господин – именно тот, кто тебе нужен.

– Мсье был знаком с Зандом?

– Мсье – директор тюрьмы, в которой Занда содержали, господин Г.

– Неужели?

– Все девять месяцев, то есть с того момента, как узника привезли из больницы, мсье виделся с ним ежедневно.

– Это просто чудо!

– Но и это еще не все: мсье был в экипаже, в котором Занда везли на казнь; мсье вместе с ним поднялся на эшафот; в Мангейме существует один-единственный портрет Занда – и он хранится у господина Г.

Я с жадностью ловил каждое ее слово: алхимик мысли, я открыл свой тигель и обнаружил в нем золото.

– Спроси еще, – спохватился я, – позволит ли мсье записать все то, что он пожелает мне сообщить.

Моя переводчица исполнила просьбу. Господин Г. посмотрел на меня.

– Я согласен, – сказал он.

Он сел к нам в экипаж, и, вместо того чтобы отправиться в Гейдельберг, мы вернулись в Мангейм и остановились у здания тюрьмы.

Господин Г. целиком и полностью оправдал мои надежды. С самой искренней любезностью и величайшим терпением он вспоминал детали каждого события и обстоятельства и отвечал на мои вопросы с дотошностью профессионального чичероне. Когда же, наконец, о Занде было все сказано, я поинтересовался, каким образом в то время проходили казни.