Историки железного века

Самой масштабной и претенциозной была другая новация – заявление о существовании в рамках буржуазной Французской революции – «плебейской революции», движущей силой которой было «четвертое сословие» в виде плебейства, чей состав Фридлянд определял весьма расплывчато, по Марату: «рабочие, ремесленники, мелкие торговцы, крестьяне». Численность этих «низших слоев нации» достигала, согласно Марату, 14–15 миллионов, по Матьезу 11 миллионов человек[138]. Историк-марксист подчеркивает, что цеховые подмастерья и ремесленники, а не рабочие фабрик и централизованных мануфактур были «передовым отрядом» и что среди ремесленников были как собственно рабочие («миллионные массы предпролетариата»), так и «рабочие-мастера», выступавшие нередко «в роли подрядчиков»[139].

В этом социальном контексте как идеолога «плебейской революции», или «плебейской оппозиции» (два термина выступают взаимозаменимыми) Фридлянд рассматривает биографию Марата: «До сих пор плебейская революция не являлась предметом изучения. Марксистская историография французской революции была занята установлением буржуазной природы революции, выяснением ее классовых задач, исторических пределов ее влияния. Но за «третьим сословием» в революции XVIII века видно «четвертое сословие». Его история должна стать содержанием новой полосы наших работ»[140]. И свою биографию Марата Фридлянд называет «страницей из истории четвертого сословия».

Все-таки автор больше преуспел в воссоздании жизни, деятельности, взглядов своего героя. Он сам признавал, что «по вопросам истории четвертого сословия» вынужден был пользоваться «лишь печатными источниками». Зато в отношении биографии Марата, как уже говорилось, в его распоряжении оказались великолепная источниковая, особенно архивная база. Имевшийся в авторском распоряжении материал должен был подкрепить введение понятия «маратизм» – еще одна новация – как социально-политического феномена, идеологии «плебейской революции». Среди анонсируемых глав второго тома значились: «От маратизма к коммунизму», «Марат и маратизм в исторической литературе»[141].

Однако публикация второго тома, ожидавшаяся зимой 1934–1935 г., не состоялась, и об его идейном содержании приходится судить по стенограмме доклада Фридлянда в Институте истории Комакадемии в июне 1934 г.[142].

Доклад носил откровенно полемический характер: «Марат не убийца и палач, а теоретик и историк эпохи»[143]. «Это не был изувер-одиночка или талантливый одиночка, изумительный практик», как считал Кунов[144]. «Я настаиваю на том, – говорил Фридлянд, – что практика якобинизма во Французской революции не есть просто эмпирика и не… исключительно идеи Руссо». «Практика второго года (1793) в основном есть исключительно идея Марата (курсив мой. – А.Г.)[145]. «В основном есть исключительно» – типичные для доклада издержки полемизма.

Но докладчик на этом не останавливался, продолжая крушить историографическую традицию, прежде всего советскую: «Глубоко неправильным является утверждение, что вся сумма социальных идей Французской революции связана только с именем Бабефа и еще несколькими другими («бешеными». – А.Г.)»[146].

Фридлянду удалось добиться того же эффекта, как и своим докладом о 9 термидора. Некоторого потрясения, даже смятения аудитории. Общие чувства красноречиво выразил Далин: «Все мы до сих пор придерживались той точки зрения, что взгляды Марата… в лучшем случае совокупность тактических партийных рецептов, найденных по наитию, что у Марата было правильное политическое чутье, которое позволяло ему нащупывать нужную линию. Но мы не знали, что Марат был теоретиком… Этот тезис т. Фридлянд безусловно доказал»[147].

Возражение Далина встретило превозношение Марата над «бешеными». Теоретически и идеологически, говорил Далин, «Марат стоит выше их. И все-таки бывало так, что бешеные стояли ближе… к требованиям плебейского слоя, чем в этот период к ним стоял Марат». Далин напомнил о «триаде» из «Святого семейства» о поступательном движении мысли к коммунистической идее («Cercle social» – «бешеные» – Бабёф), из которой Марат «выпал»[148].

Предпочтение Марата «бешеным» вызвало активное неприятие и у других коллег. Председательствовавший Н.М. Лукин нашел странным, что Марат, предвосхитив, согласно докладчику, основные тактические линии плебейской оппозиции, не стал вождем этой оппозиции, когда после победы восстания 31 мая – 2 июня 1793 г. она становится основной движущей силой, «гегемоном революции»[149].

Отвечая на замечание Далина по поводу марксовой «триады», Фридлянд заверил аудиторию, что с цитатами из классиков «все благополучно» и привел несколько позитивных высказываний Маркса и Энгельса в доказательство, что Марат у них «не выпал»[150]. Реплику Лукина, как быть с оценкой «бешеных» Марксом[151], Фридлянд дерзко отмел: «Это есть не конкретная оценка “бешеных”»[152].